Читать книгу - "Русские крестьянские ремесла и промыслы - Леонид Васильевич Беловинский"

крюком, переносил на ломовую подводу. В рабочий день через их руки проходило до 40 вагонов! При нагрузке хлеба на суда собиралась «рука», артель в 8–10 человек, иногда до 15. В рабочий день с 6 часов утра до 6 вечера «рука» в 10 человек нагружала 1500 кулей, а на двух «уборщиков», разносивших кули от люка по всей барке, в день приходилось по 750 кулей.

На погрузке пиленого леса работали поштучно, по 10 рублей с 1000 досок, или, как говорили, «по копейке с дюйма» (толщина досок до сих пор измеряется в дюймах). В день рабочий переносил 100–150 дюймовок. За рабочий день с 6, а то и с 4 часов утра до 6 вечера заработок составлял рубль-полтора.

В конце XIX века начался градостроительный бум. Особенно интенсивно рос Петербург, потреблявший огромное количество кирпича. Основная масса кирпича сюда поступала с Усть-Ижоры водой. На каждое судно нагружалось от 50 до 100 тысяч кирпичей. Прикинув вес кирпича и учтя, что старый кирпич (XIX века) был крупнее и плотнее, а следовательно, и тяжелее нынешнего (до 11 фунтов), можно представить, какой груз проходил через руки грузчика. Кирпич возили в тачках по 40–50 штук в каждой, т. е. вес тачки составлял не менее 10 пудов, а каждый рабочий за день перегружал 2–3 тысячи штук кирпича.

Казалось бы, эка штука – перегрузка кирпича. Перебрасывай себе из рук в руки. Советские кинооператоры любили снимать такую горячую работу. Но… Мне, в бытность рабочим, приходилось грузить кирпич, правда, не строительный, а более шершавый и тяжелый огнеупорный, динас для ремонта литейных вагранок (в цех приходило по три 60‑тонных четырехосных вагона, и требовалось разгрузить их как можно скорее, чтобы завод не платил штрафы за простой). За смену новые брезентовые рукавицы стирались на ладонях так, что становились мягкими, словно тонкая шерсть, на другой день они протирались до дыр, и приходилось менять их, а на третий – к концу смены – кожа на концах пальцев (привычных к работе с инструментом, загрубелых) стиралась чуть не до мяса, и потом несколько дней тоненькая кожица ломалась и болела. Интересно, тех грузчиков кирпича, о которых я пишу, хозяева снабжали рукавицами? Или у них кожа была уже такой, что в пору было из нее несокрушимые мужицкие сапоги тачать?

Но вот барки нагружены, и полая вода подошла. Самое время отправляться в путь. На пристанях уже давно толпятся тысячи бурлаков из ближних и дальних деревень: кто еще не нанялся, у того деревянная ложка торчит за лентой шляпы, а нанявшиеся по кабакам сидят, отвальную пьют за счет хозяина – дело святое. И на рассвете, помолившись на солнышко, впрягались бурлаки в лямки.

От верхушки мачты спускался придерживаемый на носу канатом-бурундуком длинный (до 200 саженей) толстый (2 вершка в окружности) канат – бечева. На его ходовом конце делались небольшие петли, в которые закладывалась круглая деревянная «шишка», прикрепленная к кожаной лямке. Лямка шириной четыре вершка и длиной три аршина надевалась бурлаком через плечо, и, упершись лаптями в прибрежный песок, вся бурлацкая ватага, возглавляемая атаманом, дружно влегала в лямки. Просто так, ходом, тяжелую барку против течения не потянешь. Шли немного боком, делая шаг одной ногой, а другую только подтягивая для упора. Шли в такт, под протяжную «Дубинушку». По Уставу путей сообщений «на всякие 900 пудов груза, начиная от пристани по нижней части Волги до Нижнего Новгорода, должно иметь на судах по три работника, а от Нижнего Новгорода до Рыбинска то же число на 1000 пудов». На деле на каждого бурлака приходилось гораздо больше 300 пудов: это было выгодно и судохозяевам, и самим бурлакам – больше был заработок.

И столько шло по русским рекам барок, столько бурлацких ватаг пело «Дубинушку», что государственной натуральной повинностью крестьянских волостей, расположенных вдоль рек, было содержание в исправности бечевников – широких полос вдоль уреза воды. Здесь запрещалось всякое строительство, и население должно было убирать кусты и деревья, засыпать водомоины, строить мостки через узкие притоки. А через притоки широкие и на излучинах рек, где низменный берег сменялся крутым откосом, бурлаков перевозили на лодках-подчалках, пока барка стояла на якоре.

Был и другой способ движения против течения. Пока барка стояла на якоре, 10 бурлаков тянули по берегу большую лодку-завозню со вторым якорем и канатом сажен в 600. По знаку с барки завозня забирала бурлаков, якорь бросали и доставляли конец каната на палубу. Артель впрягалась в якорный канат и, упираясь босыми ногами в палубу, бурлаки медленно переступали в такт, припевая: «Стукнем, брякнем о палубы, чтобы лямки были туже; валяй, наша, валяй, вот поваливай, валяй!» А затем все повторялось вновь и вновь. Передвигались медленно, до 10 верст в день. От устья Камы до Нижнего Новгорода шли 45 дней. На больших барках было от 125 до 225 рабочих, на мокшанах – 90–100, на унженках – 20–30.

Каковы же были эти барки, на каждой водной системе своего типа, различавшиеся и осадкой, и длиной, и шириной, и грузоподъемностью? Бархат (бархоут) на Каме был длиной до 42 метров, шириной до 10,5 метров и поднимал до 550 тонн; волжские беляны, самые большие барки, имели 50–55 метров длины, а грузоподъемность до 2400–2500 тонн; белозерки Русского Севера поднимали до 1600 тонн; гукар Ладожского и Онежского озер и Мариинской системы был длиной от 24 до 42 метров, шириной 8–10 метров, грузоподъемностью 100–800 тонн; гусяна (Ока, Цна) была длиной до 42 метров; коломенки были примерно таких же размеров: 30–40 метров длины, 4–8 метров ширины, а камский межеумок длиной до 50 метров и шириной до 15 метров поднимал более 1000 тонн. Мокшаны, расшивы, тихвинки, соймы, унженки – все они были разных размеров и требовали десятков рабочих.

На самой барке находились: водолив, следивший за сохранностью груза, устранявший течи и возглавлявший всю артель, да в казенке, маленькой каютке на корме, сам хозяин груза или его приказчик, да кашевар, готовивший пищу на всю ватагу. Движение шло весь световой день, от рассвета до заката, с остановкой на обед и непременный послеобеденный сон: это уж такой был русский обычай, от которого не отступали нигде и никто – до министерских и сенатских департаментов – поспать после обеда. Еду готовили артелями, и хозяева не скупились на харчи, лишь бы только бурлаки сохраняли силы для работы, так что, несмотря на тяжесть работы, у бурлаков была поговорка: «На Волгу идти – сладко поесть».

Намного легче было движение по течению. Здесь артель была невелика, только для управления баркой огромными веслами-потесями, сделанными из длинных бревен, с огромной дощатой лопастью на одном конце и вдолбленными в бревно дубовыми пальцами на другом, чтобы можно было ухватиться рукой. Однако нельзя сказать, что