Читать книгу - "Бисмарк - Николай Анатольевич Власов"

Речь идет — убеждал он — о сугубо семейном деле, которое никак не связано с европейской политикой. Нельзя отвергать просьбы нации, которая молит о достойном монархе, нельзя упускать шанс поднять авторитет Гогенцоллернов как внутри Германии, так и в европейском масштабе.

При этом Бисмарк прекрасно знал, какую реакцию вызовет новость об избрании прусского принца на испанский престол во Франции. Тем не менее он продолжал настаивать на положительном ответе. «Испанский вопрос продвигается вперед весьма медленно, — писал он в середине мая Дельбрюку, — несомненный государственный интерес пытаются подчинить личным склонностям князей и религиозному влиянию женщин. Раздражение по этому поводу на протяжении многих недель дурно сказывается на моих нервах»[487]. На конференции во дворце Вильгельма 15 марта и король, и князь Карл Антон, и принц Леопольд дружно отвергали испанское предложение, и Бисмарку стоило значительных усилий убедить испанцев не принимать отказ принца всерьез. Давление со стороны канцлера было настолько серьезным, что сам Леопольд сравнивал его с ножом, приставленным к горлу.

Историки по сегодняшний день спорят о том, в какой степени война с Францией была изначально запланирована и спровоцирована Бисмарком. Сторонники одной точки зрения утверждают, что в конце 1860-х годов союзный канцлер настроился на длительный эволюционный процесс присоединения Южной Германии и не стремился к еще одному вооруженному конфликту, а основная ответственность за конфликт лежит на французах[488]. Представители другого течения заявляют, что к 1870 году политика Бисмарка оказалась в тупике, выход из которого был возможен только через вооруженное столкновение[489].

Действительно, если внимательно рассмотреть ту ситуацию, в которой оказался глава прусского правительства в это время, она вряд ли покажется особенно комфортной и устойчивой. Северогерманский союз расценивался многими как переходная стадия, и Бисмарк находился под постоянным давлением со стороны немецкого национального движения. Канцлер прекрасно видел, что развитие ситуации в южнонемецких монархиях явно не благоприятствует их сближению с Пруссией. Важным симптомом стала отставка в марте 1870 года дружественно настроенного по отношению к Берлину князя Хлодвига цу Гогенлоэ-Шиллингсфюрста[490] с поста главы баварского правительства. Наконец, Франция могла выйти из изоляции и создать систему союзов, надежно блокирующую любые перестановки в центре континента. Пока позиция других великих держав благоприятствовала Пруссии, нужно было действовать — следующее «окно возможностей» могло появиться нескоро. К этому добавлялась широко распространенная уверенность в том, что война с Францией рано или поздно является неизбежной. Другой вопрос, что Бисмарк не собирался устраивать войну во что бы то ни стало. Ему нужна была благоприятная возможность, которая позволяла бы однозначно выставлять Францию в роли агрессора, изолировать ее в Европе и одновременно привлечь на сторону Пруссии южногерманские государства. Испанский вопрос вполне подходил для того, чтобы попытаться спровоцировать французское руководство на необдуманные действия.

В то же время не следует изображать Наполеона III в качестве наивной жертвы бисмарковского коварства. В Париже тоже были не против войны. Внутренняя ситуация во Франции развивалась таким образом, что императорскому правительству настоятельно требовался внешнеполитический успех. В середине мая 1870 года министром иностранных дел Франции был назначен герцог Аженор де Грамон, занимавший ранее должность посла в Вене и являвшийся горячим сторонником войны с Пруссией. Практически одновременно Бисмарк отправил в Мадрид для продолжения переговоров свое доверенное лицо, Лотара Бухера, с заданием убедить Прима вновь и вновь предлагать пре-стол Леопольду. 19 июня принц наконец дал свое согласие, а 21 июня и Вильгельм I под давлением канцлера скрепя сердце разрешил Леопольду взойти на испанский трон.

Сам Бисмарк предусмотрительно удалился в Варцин, что позволяло ему внешне устраниться от происходящего, но не мешало держать ситуацию под контролем. Чиновники в Берлине могли при необходимости сослаться на то, что канцлер недоступен, а без него они не могут принять решение. 2 июля «испанская бомба», как назвал все происходящее прусский король, взорвалась: Прим официально сообщил французскому послу о намерении пригласить Гогенцоллерна на испанский престол. В принципе у правительства в Париже было несколько путей повлиять на развитие ситуации — к примеру, оказать давление на Мадрид, — однако французы решили использовать шанс на- j нести пруссакам жестокое дипломатическое поражение. Предвоенный кризис фактически вступил в завершающую стадию.

Шестого июля герцог де Грамон, выступая в парламенте, заявил, что кандидатура принца ставит под угрозу мир в Европе и является вызовом Франции. «Мы надеемся, — заявил он, — что эта возможность не осуществится; мы надеемся на мудрость немецкого и дружбу испанского народа. Если произойдет иначе, то мы будем вынуждены, опираясь на вашу поддержку и поддержку всей нации, выполнить свой долг без всяких колебаний и без всякой слабости»[491]. Еще более радикальные высказывания пестрили на страницах ведущих французских газет, где призывали разгромить восточного врага, не дожидаясь другого случая. В Париже зрела уверенность в том, что этот повод нужно использовать для войны. Соответствующим образом происходящее оценил и Бисмарк, 8 июля заявивший: «Грамон не смог бы вести себя столь безоглядно, если бы война не была решенным делом. Стоило бы уже сейчас мобилизовать армию и атаковать французов. Мы одержали бы победу. Увы, по разным причинам так поступить невозможно»[492].

Из Парижа в Берлин полетели запросы, но прусские чиновники по указанию Бисмарка упрямо твердили: это — семейное дело, правительство его никак не касается и комментировать не может. К тому же все ответственные лица немедленно разъехались по имениям и курортам, и у Бенедетти создавалось впечатление, что он беседует с пустотой. 10 июля испанцы наконец отказались от кандидатуры немецкого принца, однако французов это не остановило — их главной задачей стало нанести поражение Пруссии, причем по возможности на поле боя. Фактически решение о войне было принято; 10–11 июля Бенедетти получил от де Грамона ряд телеграмм, которые не оставляли сомнения в том, чего хотят в Париже: «Мы не можем ждать […]. Мы должны начинать, и ждем только Вашей депеши, чтобы выставить в поле 300 тысяч человек»[493].

Тучи на европейском горизонте стремительно сгущались. Бисмарк, хотя и не читал депеш де Грамона, активно подыгрывал французской дипломатии, инструктируя из Варцина своих подчиненных: «Пусть произойдет то, что должно произойти»[494]. Лишь 12 июля он прибыл в столицу. Однако тем временем опытный французский дипломат Бенедетти не сдавался и отправился в курортный Эмс, где отдыхал Вильгельм 1. Прусский король на самом деле страшился войны, и по'этому Бенедетти довольно легко удалось добиться перемены в его настроении. Монарх приказал князю Карлу Антону снять кандидатуру его сына. На первый взгляд казалось, что Бисмарк потерпел серьезное поражение. Испанский вопрос оказался исчерпанным,