Читать книгу - "Перо и крест - Андрей Петрович Богданов"

революции, охватывавший часть XVI и XVII век) схоластическое богословие и массы верующих воспринимали мельчайшие детали ритуала как предмет, требующий огромного внимания, анализа и кодификации. Эти детали, их понимание были предметами ожесточеннейшей борьбы во всех христианских странах, не исключая и Российского государства.

Во время таинства евхаристии в ходе литургии верующие должны, как известно, осенять себя крестным знамением и совершать поклоны. В России момент пресуществления подчеркивался благовестом: колокола позволяли приобщиться к таинству и людям, находящимся вне храма. Таким образом, момент пресуществления оказался достаточно заметной деталью ритуала, заинтересовавшей с началом споров широкие круги верующих. Надо сказать, что до начала полемики вопрос о времени пресуществления был довольно ясен: считалось, что оно происходило при чтении слов Христа, обращенных к апостолам во время Тайной вечери: „Приимите, ядите… пейте от нея" и проч. Это было зафиксировано в решениях Флорентийского (1439 года) и Тридентского (XVI век) соборов и указывалось в чи-нопоследованиях католической мессы. Греческие и русские служебники, как правило, не делали таких указаний в православной литургии, но в некоторых рукописях XV и XVI веков поклоны после слов Христа уже отмечались.

С началом богословского изучения славянского чина литургического действа в первые годы XVII века на Украине появляется множество печатных трудов, содержащих соответствующие указания. В Великой России поклоны „на словеса Христовы" предписываются в „соборно" утвержденных служебниках московского Печатного двора 1651, 1652 и 1655 годов, в служебнике патриархов Иоасафа московского, Паисия александрийского и Макария антиохийского и в изданной от их имени книге Симеона Полоцкого „Жезл правления" (1666 год), в архиерейском чиновнике патриарха Иоакима (1677 год) и изданном под его благословением „Типиконе, или Уставе церковном" (1682 год). Соответствующий ясный ответ получили французские иерархи (запрашивавшие мнение русской церкви в связи с полемикой между католиками и гугенотами) во время официальных консультаций 1666 - 1669 годов в Москве и Париже. Такого мнения держались видные деятели старообрядчества Никита Пустосвят и дьякон Федор. Наконец, во время коронации Ивана и Петра (1682 год) цари били поклоны после слов: „Приими-те, ядите…"

Казалось, вопрос не мог вызывать сомнений. Однако существовала и другая точка зрения. Еще в XIV веке константинопольский патриарх Филофей пытался ввести в литургию Иоанна Златоуста молитву священника о ниспослании святого духа на святые дары. Позже появились сторонники мнения, что таинство евхаристии совершается только после последних ее слов: „Преложив Духом твоим святым…" Именно эту версию привезли с собой Лихуды. Правда, соответствующей молитвы не было не только в большинстве русских рукописных служебников, но и в древнейших списках литургии Златоуста (VIII века), а сами „совер-шительные слова" новой евхаристии отсутствовали в литургии Василия Великого, служебниках Антония Римлянина, Варлаама Хутынского, митрополита Кипри-ана и более поздних (XIV - XV века): они появились только во второй половине XVII века.

Это-то и было на руку „мудроборцам". Все образованные служители русской православной церкви, имевшие неосторожность уповать на собственное рассуждение, не могли не указать на ошибочность мнения Лиху-дов и… выступить против авторитета стоящего за их спиной патриарха. Рационалисты от богословия оказывались словом свыше еретиками, впавшими в „хле-бопоклонную ересь" - то есть поклоняющимися хлебу и вину, которые якобы еще не превратились в тело и кровь Христову. Нелепость? Не спешите улыбаться, уважаемый читатель, вспомните распространение фантастических идей Лысенко и жесточайшее уничтожение тех, кто придерживался значительно более рациональных взглядов в генетике, кибернетике, педагогике, языкознании и т. д. Не забывайте и более поздние торжества псевдоразумных концепций нашего просвещенного века. Провокация „мудроборцев" должна была дискредитировать саму идею рационализма, показать, что даже в высшей науке того времени - в богословии - указание „греческих учителей" важнее всех мнений и доводов отечественных ученых мужей. Это был скорее зловещий, чем смешной замысел. И разыгрывался он как по нотам.

Вопрос о времени пресуществления святых даров был поднят Лихудами во время их диспута с Яном Бе-лободским в присутствии придворных. Изложенная с большим апломбом позиция греков вызвала немало толков и заставила Медведева написать „Хлеб животный" - книжечку вопросов и ответов, в которой он мягко, „христианский ради общеуверительныя пользы душе" разъяснил смысл таинства евхаристии [26].

„Мудроборцы" распространили книжку Евфимия Чудовского с характерным названием: „Показание на подверг латинскаго мудрования, подвергаемый под святую восточную православную церковь". Автор книги обрушил на Медведева поток отборной брани и обвинил его в еретичестве. Замысел „мудроборцев" основывался на том факте, что по вопросу о пресуществлении позиции русской православной церкви не расходились с католическими. Раз Сильвестр защищает традиционное мнение русского духовенства, значит, он за католиков! Евфимий использовал это нехитрое полемическое построение, чтобы вызвать недоверие к оппоненту читателей, воспитанных на образе врага-католика.

Мнение Медведева - „яд ереси латинския", а сам он - „иезуит или униат", писал Евфимий. Чтобы оригинальность такого отзыва о главе московского православного монастыря не слишком бросалась в глаза, Евфимий категорически заверил читателей, что мыслей, подобных высказанным Сильвестром, „никогда церковь святая восточная не имела и не имеет". Бессовестность автора, рассчитанная на совершенно некомпетентного читателя, поразительна: ведь сам Евфимий утверждал опровергаемое им мнение в „Воумлении священникам", вышедшем сравнительно недавно по благословению патриарха Иоакима!27 Не лучше выглядела и положительная аргументация грекофильствующего „мудро-борца". Евфимий ограничился утверждением, будто его правота подтверждается „инде написанными свидетельствами самих святых отцов, восточных учителей". Каких отцов и учителей - не указывалось. Стоит ли напрягаться в споре с еретиком и иезуитом?! Тем более что брошенные в адрес Сильвестра обвинения и так оказали свое действие: его обращение к правительству по поводу Академии осталось без ответа.

Ободренный удачей (и, вероятно, обеспокоенный успехами царевны Софьи, к которой,,мудроборцы" питали стойкое недоверие), Евфимий осенью 1687 года продолжил обличения. Вопрос о таинстве евхаристии он считал уже решенным в своем,.Показании" - теперь предстояло исследовать „корни и нити". Откуда пошла ересь? - задавал себе вопрос Евфимий и, в неувядаемом жанре доноса, объявил еретическими все украинские богословские сочинения со времен Петра Могилы (1645 года). Утвердившаяся на века концепция Евфимия убеждала, что „латинское" мнение о пресуществлении „вошло во многих" москвичей только после воссоединения Украины с Россией, а до того „всего Востока все народы православно-христианские" его не ведали. Отметим, что автору пасквиля ничего не стоило исключить украинцев из числа „народов православно-христианских", а православное духовенство Украины, столь упорно боровшееся с католической экспансией и идейно поддерживавшее участников освободительной войны, объявить агентами иезуитов! Впрочем, агентами иезуитов стали в книге Евфимия и московские сторонники просвещения, начиная с Полоцкого и Медведева. Обвинение было создано.

Памятуя, с какой легкостью навешиваются на Руси идеологические ярлыки и сколь трудно от них избавиться, читатель не удивится результативности