Читать книгу - "Из Кисловодска в Кисловодск. 1918–1919 - Всеволод Евгеньевич Милоданович"

эту, 4-ю, с представлением штабу XI армейского корпуса на утверждение в должности. Но через 32 дня командования ею я уехал в отпуск в Кисловодск и поэтому нисколько не был удивлен, что солдаты выбрали Рексина!

От батарейного комитета я получил и сатисфакцию в виде извещения, что «ввиду моих заслуг на войне, батарея против меня ничего не имеет и предоставляет мне свободу действий». Чего же больше? Таким образом, я сделался в бригаде «инспектором чистого воздуха», не претендуя на одно из вышеупомянутых пяти свободных от выборов мест.

После выборов канониры 5-й батареи (моей на войне основной) спрашивали меня, почему я не баллотировался у них. Я ответил, что все равно конец!

Скажу еще несколько слов о Рексине. В мирное время он был офицером 127-го пех[отного] Путивльского полка, а в течение первого года войны – начальником связи штаба дивизии. Оттуда, по смене офицеров, был прикомандирован к нашей бригаде и впоследствии переведен в артиллерию. Летом 1917 года, когда я командовал 2-й батареей, он был в ней старшим офицером. Конечно, как артиллерист, он еще не мог быть на высоте во всех случаях войны, но вообще все, в том числе и я, были им довольны. Он был веселый и простой человек. Особую славу в бригаде он получил еще тогда, когда был еще начальником связи штаба дивизии. Дело было такое:

Начальник дивизии ген[ерал]-лейт[енант] Вендт диктовал своему начальнику штаба приказ, причем выразился с досадой о полковнике Хвостицком, командире 127-го пех[отного] Путивльского полка, в котором Рексин прослужил в мирное время два года. Услышав слова начальника дивизии, Рексин вскочил и хотел что-то сказать, но спохватился, расплакался и выскочил из комнаты. Такие чувства подпоручика к своему командиру полка, блестящему командиру и, по мнению нашей бригады, доставили Рексину именно ту «славу», о которой я упомянул. Вообще, я не очень поверил генералу Обручешникову, что Рексин подкапывается под меня, хотя революция и изменила многих людей! Впоследствии Рексин был убит в Добровольческой армии.

После выборов управление бригады получило телеграмму «Левы»: «Если капитан Милоданович и штабс-капитан фон Витте не избраны, отошлите их в мое распоряжение!» «Лева», очевидно, решил позаботится о нас. Он, по-видимому, был не уверен в том, как с нами поступят солдаты, но мы были осведомлены лучше. Витте к тому же был избран, так как 5-я батарея (и еще три) постановили переизбрать всех на должности, занимаемые ими, не вдаваясь в критику, и только 2-я батарея выбрала командиром фельдфебеля, подпрапорщика Ватажка (хорошего фельдфебеля), а старшим офицером – старшего писаря Пономаренко (тоже хорошего писаря). Впрочем, там из офицеров, кажется, никто не оставался, я как-то их не видел – может быть, и были какие-нибудь юнцы? Во всяком случае, оба выбранные сразу же «зазнались» и солдаты их выбрали так же быстро, как избрали. Не помню, кого они потом пригласили в командиры.

Из командиров дивизионов был налицо только командир 1-го, подполковник Пересветов (столь же «мифический», как и наш генерал!), командир II-го дивизиона, подполковник Свешников[31], уехал в Киев и не вернулся из отпуска. Дивизион остался вакантным, адъютанта тоже не было.

Командиром бригады был избран начальник связи бригады, поручик из вольноопределяющихся Никанор Феофилович Струменский – через «ять», добавили к его фамилии офицеры, считавшие, что это «ять» в его фамилии совершенно не на месте[32]! При данных обстоятельствах этот выбор был очень удачным. Струменский был благоразумным, скромным и благовоспитанным офицером, а кроме того – что теперь было особенно важным – как сын сельского священника владел украинским языком.

Наш генерал был избран начальником дивизии (инцидент с «Левой» ему не повредил, но затем он быстро смылся куда-то).

Такое положение продолжалось ровно 8 дней!

3. Демобилизация

11 января 1918 года бригада была снята с позиций и стянута в Новоселицу. Последовал приказ Центральной Украинской Рады о демобилизации. Орудия, зарядные ящики и обоз были поставлены в общем парке на одной из площадей местечка, солдаты разобрали большую часть лошадей и часть повозок для путешествия в них домой в Волынскую губернию, причем, вспоминая о конце Русско-японской войны, платили за каждую лошадь по 36 руб. Командир 5-й батареи подполковник Константин] В[асильевич] Курзеньев тоже взял себе пару лошадей и повозку и поехал таким образом в Острожский уезд, где было имение его жены. В батареях осталось по 20 солдат и по столько же лошадей (с небольшими отклонениями в ту или другую сторону в батареях). Оставшиеся солдаты рассуждали, по-видимому, так, как я: где можно было в то время найти в России такой тихий уголок, как Новоселица?

Деньги, полученные от «продажи» лошадей, нам очень пригодились, так как с той поры мы оказались отрезанными от света! Железнодорожное сообщение прекратилось, почта и телеграф не действовали. Из Румынии тянулись через Новоселицу разоруженные румынами воинские части. Особенно печально выглядели артиллерийские бригады: шестерки лошадей с ездовыми, а за ними ни орудий, ни зарядных ящиков!

Кое-какая наша пехота еще сохранилась, и ее настолько возмущал вид разоруженных частей, что она решила отомстить румынам и обратилась за содействием к артиллерии. Мы не хотели ни ссорится с пехотой, ни воевать с Румынией и договорились о компромиссе: дадим им 2 орудия с запряжкой и делайте с ними, что хотите (без артиллеристов). Итак, пехота, под командой штабс-капитана Лотоцкого, выбранного командиром пехотной бригады (в вид компенсации за какой-то инцидент, при котором его чуть не побили!), переправилась через Прут и вторглась в Румынию.

Стоит упомянуть о Потоцком. Он вышел на войну в 1914 году вольноопределяющимся, пробыл всю войну в строю роты Путивльского полка и никогда не был ранен! В конце октября 1914 года он с целым батальоном попался в плен при преследовании отступающих австрийцев, но пробыл в плену только два часа. Когда конвой вел пленных через лес, кто-то подал команду: «Разбегайся во все стороны!» Конвой остался на дороге с разинутыми ртами, а наш батальон присоединился к своему полку.

Но в «войне с Румынией» Лотоцкому не повезло: перед первым же городом его отряд был обращен в бегство двумя десятками румынских жандармов. В панике один из солдат попал под собственную пулеметную двуколку и сломал себе ногу, других потерь не было. Затем наша пехота вообще разошлась, и в Новоселице осталась только наша бригада. Мы остались жить да поживать, да ждать у моря погоды.

Мой первый вестовой (денщики не любили слова «денщик», а потому и офицеры привыкли называть их вестовыми), Петр Идасяк, поляк, которого я получил в 7-й горной