Читать книгу - "Воспоминания провинциального адвоката - Лев Филиппович Волькенштейн"

Рассмотрение дел было публичное, но стороны обязывались «подавать сказку» — письменное изложение всего сказанного в заседании суда. Суд руководился Уставом торговым, прихватывал X том, ссылался «на обычай», и в общем была каша «с усмотрением»[300]. Одному купцу по выписке из книг присуждали, а другому при таких же условиях отказывали в иске. Были присяжные стряпчие не юристы, перешедшие из дореформенного суда и бывшие чиновники других ведомств. Среди них были знатоки права, но были и другие «знатоки» — кляузы, волокиты, искусственных конкурсов и прочего. «Хороший конкурс» подкармливал канцелярию суда и секретаря-ловкача годами, ибо дела затягивались. В коммерческом суде можно было самое сложное дело провести с большой быстротой, а при желании обыденное дело затянуть на годы, чем безнаказанно пользовались некоторые стряпчие.

Неизменно избираемым председателем Таганрогского коммерческого суда был Орем Фердинанд Карлович, умный, незлой человек, отлично знал свой суд и всю его подоплеку, и сведущий судья. Он проявлял поразительное умение свести самое сложное дело к простому, жизненному решению, не прибегая к казуистике, без сложных юридических обоснований. Придраться не к чему, и коротенькие его решения редко отменялись. С закрытием коммерческого суда Орем не захотел оставить свой родной город, где у него был дом, родня, и удовлетворился должностью члена окружного суда, куда были переданы все дела коммерческого суда. И в окружном суде он не изменил своего способа решения дел, и эта его система часто ставила палату в тупик.

Членом коммерческого суда, также несменяемым, был Салатич, недалекий, тупой человек, шедший в поводу у Орема.

Орем знал меня, когда я был в гимназии, знал меня студентом, и в день подачи прошения о зачислении я стал присяжным стряпчим. Все в этом суде делалось, когда желали, немедленно. Я только начинал практику и шел ощупью, особенно в коммерческом суде, в котором вполне была применима поговорка «Закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло».

Вскоре после зачисления в стряпчие ко мне обратился местный купец, чтобы составить жалобу на решение коммерческого суда. Времени было мало, срок истекал в субботний день, и я только в пятницу изготовил жалобу. Думал послать жалобу по почте (поезд шел тогда полтора часа), но знакомый присяжный поверенный посоветовал поехать в Таганрог и подать лично, ибо, как он сказал, «у них не узнаешь, можете пропустить срок, лучше поезжайте». Поехал в субботу и в половине десятого утра уже стучался в суд. Именно стучался, ибо парадное было заперто, звонка не было, и я не знал, как быть. Улица тихая. В Таганроге все улицы были безлюдны утром, но, на мое счастье, водовоз въезжал во двор суда и сказал:

— А вы, барин, ежели нужно, идите через двор.

Двинулся через двор, прошел робко черным ходом и в коридоре встретил весьма неприглядную фигуру: облезлый старичок в ватной кофте, на ногах валенки, шея повязана большим цветным платком, очки сдвинуты на лоб. В коридоре было мало света, почему трудно было рассмотреть маленькое лицо с козлиной седой бородкой.

Подошел он ко мне и спросил:

— Что вам угодно?

— Я пришел в суд, чтобы подать жалобу.

— Так-так, но суд по субботам закрыт, по старому положению — «банный день», так и называется. По субботам все в баню ходят, омыть грешное тело, хе-хе-хе, — похихикал старичок.

Видя, что я растерялся, так как не знал, что ответить, старичок любезным тоном сказал:

— Я — регистратор суда и дежурный сегодня. Пойдемте в зал. Вот, видите, поясню, как надо поступить с жалобой. По закону вы, если день неприсутственный, можете положить жалобу под Зерцало[301], и срок подачи соблюден. Все бумаги, какие получу сегодня и завтра по почте или на руки от подателей, положу под Зерцало. В понедельник секретарь примет и пометит, а я внесу в регистратуру с указанием, что она, бумага, была внесена в суд такого-то числа. Вы не беспокойтесь! Мы еще не знакомы, но знаю вас, был, когда вы присягали, и ваше прошение с приложением отметил. Можете у меня получить удостоверение, что вы есть присяжный стряпчий.

Не без волнения потерять срок или самую жалобу я положил ее под Зерцало, где лежали какие-то пакеты на имя суда.

— Ну вот, — сказал чиновник, — сделали дело, и все в порядке.

— Должен я что-нибудь уплатить? — спросил я.

— В казначейство вы внесли что нужно, а если не полностью, то получите уведомление о доплате, а мне сколько пожалуете — спасибо скажу и наперед, когда что нужно будет, послужу.

Впервые мне пришлось видеть такого типа чиновника. Практиковал я всего несколько месяцев, в коммерческом суде был по делу впервые. Не знал, сколько ему дать, и всучил 5 рублей. Ясно было по его лицу, что я переборщил, ибо за такую услугу рублишко надо было дать. Пожал он мне руку, пригласил посидеть погреться, но мне хотелось зайти в окружной суд и там спросить у кого-либо из адвокатов, не дал ли я маху с Зерцалом. Откланялся.

— Да вы пожалуйте на парадное, я вас выпущу, — предложил мой новый приятель, чем я воспользовался.

В окружном суде у меня был приятель, секретарь Т. И. Тихонов, которому я рассказал, как подал жалобу. Хохотал он и приговаривал:

— Ну и заведение!

Пошли мы в комнату адвокатов, где от одного из них получили подтверждение в правильности содеянного и что регистратор Липявкин «умственный старик» — дока, служил в гражданской палате[302].

***

Среди присяжных стряпчих находился Алексей Яковлевич Дьяченко. Жил он в Ростове, был стряпчим в покойном уездном суде[303], считался знатоком кляузы, и купечество его боялось. Громадного роста, жирный, с редкой растительностью на лице, жирные, вывернутые наружу губы, большая голова, покрытая низко стриженной щетиной, заплывшие жиром глаза, белесоватые зрачки глаз, на большом пальце толстое кольцо, движения медленные, голос с хрипотой, говорит будто нехотя, как бы весьма равнодушен ко всему его окружающему. О нем ходило много рассказов, и неизвестно было, где действительность, а где легенды о судебных его проделках. Мне указали некоего Аванесова, которого будто суд признал по домогательству Дьяченко незаконным сыном и лишил наследства, хотя он был законным сыном (конечно, дело в дореформенном суде). Дьяченко знал историю каждого ценного владения в городе, а так как акты на владение в старину бывали весьма часто не в порядке, то Дьяченко создавал иски на этой почве, которые кормили его с избытком. Затянуть дело на год, создать несостоятельность и лишить несостоятельного наличного состояния, а кредиторов получения удовлетворения даже в ничтожной сумме считалось для Дьяченко обыденным исходом дела. К его услугам имелись свидетели, отыскивались