Читать книгу - "Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников"

института на Пролетарском, бывшем Французском бульваре. По этому бульвару ходил трамвай в Аркадию, и в воскресные дни вагоны были обвешаны гроздьями людей, стремившихся на знаменитый пляж. Было начало лета, и вдоль всего бульвара цвели огромные старые каштаны, все в белоснежных свечках, как новогодние елки. Дачу Филатовых я помню очень хорошо. Это был оштукатуренный кирпичный одноэтажный дом под черепичной крышей в первом от Пролетарского бульвара ряду довольно большого дачного поселка. Участок вокруг дома был обнесен каким-то колючим кустарником в человеческий рост. Вода, бывшая в Одессе всегда в дефиците, подавалась из крана во дворе только один-два часа в день, и тогда ее наливали во все имеющиеся в доме емкости. В саду росли фруктовые деревья, в основном абрикосы, вишни и яблони. За садом смотрел садовник. Он приходил из Филатовского института и был очень строг со мной, не позволяя залезать на деревья и пускать по земле ручьи из крана. Зато я нашел себе друга в лице моего ровесника Вити Домбровского, жившего невдалеке от дома Филатовых. К Вите нужно было идти через заросший травой пустырь, по которому во всех направлениях были протоптаны тропинки и на котором местные ребята время от времени играли в футбол или в «ножички». У Вити и у меня было по игрушечной открытой легковой машине с резиновыми шинами, сиденьями и рулевым управлением, и мы каждый день играли с ним на большой куче песка, наваленной около их дома, строили гаражи, дороги, мосты и туннели.

Другой мой друг жил напротив нас. Это был пожилой отставной моряк, капитан дальнего плавания. Имя его, к сожалению, я вспомнить не могу. У него я проводил целые часы, любуясь и перебирая его коллекции экзотических предметов, вывезенные им из разных стран во время многочисленных зарубежных плаваний. Среди них были крупные раковины, изнутри которых слышался шум прибоя, кораллы, ветви тропических деревьев с засушенными листьями, плоды этих деревьев с сухо перекатывающимися внутри косточками, фигурки негритянок и головы египетских цариц, модели парусников, скелеты рыб, яркие камушки и еще множество интереснейших, никогда не виданных мной предметов. У него я впервые увидел редкостный прибор – стереоскоп, в который вставлялись парные фотографии, и в окулярах создавалось полное впечатление объемного изображения. Он всегда приветливо встречал меня и очень интересно рассказывал о том, что было связано с той или иной вещью. В доме, где жил этот моряк, может быть, у него самого или у кого-то из его соседей была занятная маленькая автомашина DKW с двухтактным двигателем, бортами из гофрированного железа и брезентовым верхом, напоминающая наши инвалидные коляски Серпуховского завода. Естественно, что этот автомобиль тоже привлекал мое внимание, тем более что его хозяин охотно катал меня в ней по дорожкам поселка под характерный треск мотоциклетного мотора. Я в те годы уже начал активно интересоваться автомобилями и собрал целую коллекцию цветных картинок самых разных заграничных автомашин довоенных и военных лет, которые мама приносила мне с одесского Привоза, где в те годы можно было купить все, что угодно.

Если войти в дачный поселок с бульвара через ворота у трамвайных рельсов и пройти прямо по дорожке между кустарниковыми оградами участков, то можно было выйти к калитке в каменном высоком заборе, за которым начинался обрывистый берег моря. Здесь, на краю поселка, жила очень милая пожилая супружеская пара, знакомые Филатовых, а может быть, даже работники института, к которым мы с мамой и бабушкой довольно часто наведывались в гости. Меня привлекала там огромная, старая, развесистая черешня с желто-розовыми, очень крупными и сладкими плодами, от которых ветви просто ломились. Вся земля и крыша сарая, над которым нависали ветки дерева, были усыпаны сладчайшей, иногда с гнильцой, падалицей, которую никто не собирал. Мне разрешалось залезать на крышу и есть черешню «от пуза», сколько влезет, и при этом выплевывать косточки куда попало. Интереснее всего было стрелять косточками в беседующих внизу взрослых, что, естественно, не вызывало у них одобрения.

Наконец, мама приказывала мне слезть с черешни, и мы шли дальше к морю, спускаясь по тропинке среди песчаных обрывов и заросших травой террас. Вот тут море уже было настоящим, сине-зеленым, с белой пеной на гребнях волн, без устали с шипением выбегавших на галечные пляжи, расположенные между прибрежными скалами. Край берега покрывали выброшенные водоросли с характерным йодистым запахом. В тихую погоду вода у берега была настолько прозрачна, что виднелось каменистое дно с мелкими рачками и рыбками, постепенно уходившее в темно-зеленую глубину. На пляжах кверху дном лежали вытащенные на берег просмоленные рыбачьи лодки – шаланды, под которые я забирался, прячась от мамы. Вода в море была не такая уж теплая, так что мне разрешалось только пару раз окунуться у берега, да и плавать я тогда не умел. Зато лежать на нагретой солнцем мелкой гальке было восхитительно. Единственной неприятностью были пятна мазута, плавающие в прозрачной воде или портившие берег среди водорослей. Сказывалась близость порта. Если ты наступал на этот мазут, было очень трудно от него избавиться. Как-то раз мы с мамой отправились в Аркадию. Там был большой песчаный пляж, на котором лежали, сидели и стояли сотни людей. Пляж оказался очень грязным и заваленным бумажками, пакетами и объедками, море довольно мелкое у берега и мутное от песчаного дна. В общем, там нам не понравилось, больше мы туда не ездили и купались только на галечном берегу под филатовской дачей, где было пустынно и чисто. Море осталось в моей памяти как что-то невероятно огромное, живое и очень разное в зависимости от погоды и времени дня.

В июле 1948 года я перешел в четвертый класс, и мы поехали вместе с дедушкой и бабушкой в Одессу, чтобы прокатиться на пароходе по Черному морю до Батуми и обратно. В те годы в Черноморском пароходстве было несколько больших трофейных кораблей – «Россия», «Украина», «Грузия» и другие. Дядя Володя предпочитал плавать на «Украине», где на верхней палубе, за капитанской рубкой для него была всегда зарезервирована большая каюта-люкс. Но нам кто-то посоветовал выбрать «Россию», как более шикарную, и мы поплыли на «России». Это был огромный белоснежный дизель-электроход, ранее принадлежавший Гитлеру. На нем было два бассейна, теннисный корт и несколько палуб с шезлонгами. По звонку Филатова начальнику пароходства нам предоставили каюту-люкс, выходящую на верхнюю прогулочную палубу, в которой, как говорили, проживал сам фюрер. На корабле нас встретил помощник капитана, отвечающий за размещение пассажиров, и сам отвел нас в нашу каюту, которая, несмотря на ее размеры,