Читать книгу - "900 дней. Блокада Ленинграда - Гаррисон Солсбери"

была предпринята довольно успешная контратака в районе Старой Руссы, немцев удалось отогнать назад на 50–55 км. Для отражения удара фон Леебу пришлось бросить в бой в Старой Руссе 56-й моторизованный корпус и дивизию СС «Мертвая голова». Он использовал также 39-й моторизованный корпус, переброшенный из Смоленска. Немцы оценивали свое положение как «временный кризис».

Советские армии, 11-я и 34-я, противодействовали нацистской контратаке, хотя на деле были гораздо слабей мощной ударной силы нацистов.

К тому же, в частности у 34-й армии, было слабое руководство.

И как раз в такой момент эти армии были ослаблены из-за перемещений, произведенных по требованию Никишева. Как печально заметил сам Никишев, «теперь мы их можем получить, а следом за ними – целый германский корпус».

Переброска 48-й армии оказалась мероприятием роковым. Это измотанное подразделение, всего лишь остов прежней армии, оказалось единственным на пути у 4 быстроходных германских дивизий, устремившихся к железной дороге Москва – Ленинград.

Нацистские дивизии ударили в главном пункте между обоими ленинградскими фронтами, Северным и Северо-Западным, оттеснили в сторону остов, сохранившийся от 48-й армии, толкнули его на восток. Генерал Духанов был на поле сражения. Узнав, что 48-я отступает на восток вместе с частями Северо-Западного фронта, он сказал: «Как ужасный, нелепый сон». Движение советских войск на восток (больше, чем на север) открыло все подступы к Ленинграду.

Эта ошибка, полагал Духанов, даст возможность немцам окружить город. Правда, силы Ленинграда, все сообща, могли все равно оказаться не в состоянии помешать немцам сомкнуть кольцо. Но, отойдя на восток, советские войска оставили неприкрытый просвет на десятки километров.

Нацисты парадным маршем проникли прямо через него.

«В тот период армия была на колесах», – вспоминал генерал-лейтенант А.В. Сухомлин, начальник штаба 54-й армии. Москва прилагала героические усилия, стараясь отправить на север к Ленинграду части из резервных эшелонов, сформированных восточнее Москвы. Постоянно шло движение войск от Карельского перешейка к югу и западу от Ленинграда. День и ночь перемещались войска между западом, юго-западом, востоком. Бесконечная задача, выполнять ее – как носить воду решетом. С той же быстротой, с какой части перебрасывали с севера для укрепления юга или юго-запада, следовало новое ухудшение положения на юго-востоке.

Никакие меры, принимаемые в Ленинграде, не могли остановить кровавое уничтожение человеческих ресурсов или поток германских танков, неодолимо подступавших к городу.

Враг у ворот

Центром обороны Ленинграда был Смольный, крупный ансамбль, расположенный, как и Зимний дворец, на берегу Невы. С ленинских времен там размещалось руководство партии. Давно уже Смольный, а не Генеральный штаб являлся руководящим военным центром. Здесь Жданов день и ночь работал, жил. Бесконечные дни, бессонные ночи… Все меньше подтянутости в его расслабленной фигуре; он все больше курил; на письменном столе валялись, накапливаясь, пустые пачки «Беломора» и «Памира», помощники их убирали.

В подвалах Смольного располагался огромный командный пункт. Там у длинного стола был центр связи, мужчины и женщины в военной форме сидели у телеграфных аппаратов Бодо, передавая приказы и сообщения во все концы фронта. Здесь была совершенно секретная линия ВЧ, соединяющая Ленинград с Москвой. И здесь, когда объявлялась воздушная тревога, работали Жданов и весь верхний эшелон ленинградского партийного, правительственного и военного руководства.

Смольный усиленно охранялся. На соседних зданиях и в окружающих парках установили зенитные орудия. Лабиринты траншей, пулеметные гнезда вокруг Смольного. Четыре танка охраняли вход, поблизости у набережной Невы – катер, оснащенный артиллерийским вооружением.

Во время тяжелых воздушных налетов прямых попаданий в Смольный не было, однако начиная с 8 сентября в его окрестностях падало много бомб, весом от 250 до 500 кг. Были прямые попадания в водонапорную башню и Крестьянский двор, лишь в 90 метрах от главного здания Смольного.

Большую часть времени Жданов работал в своем кабинете на третьем этаже. Кабинет находился в правом крыле здания, это было удобно, потому что кабинеты сподвижников Жданова, остальных секретарей ленинградской партийной организации, находились там же. А этажом ниже располагались штаб Ленинградского фронта и кабинеты штабных сотрудников; рядом с центральной лестницей – кабинет командующего фронтом, где проводились заседания Военного совета.

Позади стола Жданова на стене висел портрет Сталина, слева – Маркса и Энгельса. Этим исчерпывалось украшение кабинета. К письменному столу был приставлен длинный стол, покрытый красным сукном, заваленный картами, папками для бумаг. Светло-коричневые и темно-каштановые папки с бумагами, перевязанные толстыми лиловыми шнурками, – повседневная трудовая ноша советского бюрократа.

Из немногих постоянных предметов на столе – письменный прибор из уральского самоцвета, отделанный сталью, подарок рабочих Кировского завода. С одной стороны стола – книжная полка со стеклянными дверцами, аккуратно покрытая зеленым сукном, а в ней – груды папок.

Здесь он работал час за часом, день за днем. От бесконечного курения обострялась давняя болезнь – астма, он хрипел, кашлял. Военной формы он не носил, хотя имел воинское звание генерал-лейтенанта (как и все высшее партийное руководство), ходил в старой гимнастерке защитного цвета, как было принято у партийных работников с первых лет революции.

Жданов был коренаст, неуклюж. Перехваченная широким поясом на толстой талии, топорщилась складками гимнастерка, слегка вздымаясь на животе. Глубоко запавшие, угольно-темные глаза горели; напряжение испещрило его лицо морщинами, которые резко обострялись, когда он работал ночи напролет. Он редко выходил за пределы Смольного, даже погулять поблизости в пустынных садах, где теперь размещались всевозможные зенитные батареи, полевые радиостанции, воинские грузовики, временные лагерные стоянки, прожекторные части, парки машин связи и командного состава.

В его каштановых волосах с рыжеватым отливом не было и намека на седину. Толстые пальцы сильно изъедены были никотином, хотя сигаретам он предпочитал обыкновенные русские папиросы с длинным картонным мундштуком.

В Смольном были кухни и столовые, но почти всегда Жданов ел только в своем кабинете. Ему приносили еду на подносе, он торопливо ее проглатывал, не отрываясь от работы, или изредка часа в три утра ел, по обыкновению, вместе с одним-двумя главными своими помощниками. Он постоянно пил чай, по русскому обычаю вприкуску, из стакана в серебряном тисненом подстаканнике и по возможности с кусочком лимона.

Ночью в Смольном работа кипела так же, как и днем. Бычевский часто приезжал туда рано утром, в пять утра все кабинеты были заняты, открывались и закрывались двери, деловито носили бумаги из комнаты в комнату курьеры и служащие, входили и выходили военные, звонили телефоны, выстукивали телеграфные ключи в отделе связи. Именно в Смольном Жданов и Ворошилов разрабатывали стратегию обороны Ленинграда.

Именно здесь встречался Жданов с высшим военным руководством, с городскими руководителями, которым он поручал так много мероприятий военного