Читать книгу - "Польша или Русь? Литва в составе Российской империи - Дарюс Сталюнас"

чиновники боялись, что печать на белорусском языке, особенно в латинской графике, может способствовать сближению белорусов и поляков, и все же более понимающие имперские чиновники видели, что, например, «Наша нiва» не является пропольской, а представляет собой опасность с точки зрения белорусского сепаратизма, то есть из-за популяризации идеи белорусов как самостоятельной нации[1068].

Таким образом, безуспешные попытки ввести белорусский или русский язык в дополнительное богослужение и сделать его языком преподавания католического Закона Божьего в государственных школах, равно как и существование печати на белорусском языке, в 1910-х годах привели к тому, что имперские власти вновь начали обсуждать политику по отношению к белорусам. В 1912 году министр внутренних дел начал рассматривать комплексные меры, призванные «содействовать поддержанию и дальнейшему развитию сознания в белорусских массах национальной и культурно-исторической близости к России». Все обобщило уже упоминавшееся нами совещание высокопоставленных чиновников в апреле 1914 года в Санкт-Петербурге. Во-первых, как и раньше, высокопоставленные имперские чиновники предлагали уменьшать «ополячивание» белорусов через католическую церковь: следить за тем, чтобы национальный состав католических семинарий пропорционально соответствовал национальному составу жителей, ввести русский язык как язык дополнительного католического богослужения, следить, чтобы в школах Закон Божий преподавался белорусам на русском языке, и пр. Во-вторых, государственные учреждения должны были позаботиться о влиянии на белорусов через государственные школы (например, усилить патриотическое воспитание в учительских семинариях) и другую культурно-просветительскую деятельность (открывать русские библиотеки и читальни, организовывать сельскохозяйственные выставки и лекции и пр.). На совещании 1914 года велись интенсивные дебаты о возможности финансовой помощи периодическому изданию, предназначенному для белорусов. Один из участников совещания предложил предоставить финансовую поддержку изданию на белорусском языке, но большинством голосов было принято решение субсидировать издание на русском языке, чтобы не поощрять белорусский сепаратизм[1069]. Схожие проблемы для имперских властей возникли и при определении политики по отношению к литовскому населению, хотя инакость литовцев не отрицалась никем из трезво мыслящих чиновников, к тому же в начале XX века литовское национальное движение, в отличие от белорусского, показало свою силу, и с этим власти тоже должны были считаться.

Глава 15

Что делать с литовцами?

Несмотря на либерализацию политического режима, начавшуюся в 1904 году, и явную консолидацию литовского национального движения, в Северо-Западном крае в период революции 1905 года еще были чиновники, предлагавшие, по сути, продолжать националистическую национальную политику. Самыми ярыми адептами такой политики были чиновники Виленского учебного округа во главе с его попечителем Василием Александровичем Поповым. Местные чиновники учебного ведомства весной 1905 года пытались убедить и виленского генерал-губернатора, и центральные власти, что Закон Божий следует преподавать на литовском языке только в первый год обучения[1070], и в начале 1906 года стремились максимально ограничить функции литовского языка в школе (давалось согласие на употребление литовского языка в процессе преподавания арифметики в начальной школе, но только в паре с русским языком)[1071]. Аргументов у чиновников Виленского учебного округа было несколько. Они доказывали, что литовское национальное движение является антиправительственным: в этом движении важную роль играет сформированная революционерами «партия литвоманов», выдвинувшая лозунг «Литва для литовцев» и стремящаяся свергнуть царскую власть, кроме того, в Ковенской губернии совпали интересы «литовцев-крестьян» и «дворян-поляков». Представление В. А. Попова и его подчиненных о литовском языке соответствовало представлениям периода пост-1863 года. Они утверждали, что такого литературного языка не существует и что, например, жемайтийцы не понимают по-литовски. Но все же в период революции 1905 года такой подход к национальной политике был не единственным.

Как упоминалось выше, в начале XX века соотношение центров силы в сравнении с периодом, последовавшим за восстанием 1863–1864 годов, изменилось, и местные власти обладали гораздо меньшим влиянием и весом при принятии решений о выборе и применении конкретных мер национальной политики. Либерализация режима в 1905 году неизбежно вела к предоставлению больших свобод и развитию деятельности литовского общества, к приобретению литовским языком нового статуса в публичном пространстве. Несмотря на то что права языков недоминировавших этнических групп регламентировались в каждом регионе отдельно (так, возможности использования в учебном процессе не русского, а немецкого и польского языков были расширены в Прибалтийских губерниях и в Царстве Польском раньше, чем в Северо-Западном крае), общие для всей империи процессы либерализации царского режима затронули и Западный край. Имперские власти не могли не считаться с коллективными требованиями литовцев и с достаточно драматической ситуацией, сложившейся в конце 1905 года в Ковенской губернии, где из сельской местности массово выгоняли русских чиновников и учителей. В конце концов часть имперских чиновников признала, что политика предшествовавшего периода была безрезультатной: «Когда в половине 60-х годов минувшего века правительство, по усмирении польского мятежа, приняло ряд мер обрусительного характера в отношении литовского населения в Западном крае, население это представляло безразличную в политическом отношении массу, без всякого национального самосознания, и Правительство могло рассчитывать, что литовское население, под действием принятых мер, пойдет по пути соединения с коренною Россиею. Однако последствия не оправдали этих ожиданий»[1072]. Несмотря на повторявшиеся и после 1905 года утверждения различных государственных учреждений и отдельных чиновников о том, что литовского языка не существует, поскольку он остается только языком народа и состоит из множества говоров, иногда сильно отличающихся друг от друга[1073], все же постепенно и в имперском бюрократическом дискурсе, и в публичном дискурсе сформировалась точка зрения, признававшая существование литературного литовского языка, что подтверждают и дебаты, проходившие в Государственной думе III созыва, во время которых конституционные демократы назвали восемь существовавших в империи языков (за исключением русского), обучать которым следовало в течение четырех лет. Наряду с польским, немецким, татарским, эстонским, латышским, грузинским и армянским языками был назван и литовский[1074].

Все изложенные выше обстоятельства привели к тому, что после издания указа от 17 апреля 1905 года литовцы могли изучать католический Закон Божий на литовском языке на протяжении всего обучения; после длительной бюрократической переписки между Ковно, Вильной и Санкт-Петербургом, которая велась в 1905–1906 годах, в государственных средних и начальных школах было разрешено преподавать литовский язык как предмет, а также в начальных классах пользоваться им при обучении детей арифметике[1075]; литовцы первыми получили разрешение печатать периодические издания в Северо-Западном крае не на русском языке; с 1906 года они могли поступать в Поневежскую учительскую семинарию и работать учителями в Северо-Западном крае; литовские общественные организации получили право учреждать частные начальные школы, правда, в 1908–1915 годах власти сильно осложнили работу таких школ[1076]; в Ковенской губернии власти позволили вести документацию общественных организаций на «местных языках» (то есть на литовском и польском).

Политика в отношении литовской культуры и в особенности литовского языка в 1905–1906 годах, по