Читать книгу - "Эпоха Регентства. Любовные интриги при британском дворе - Фелицити Дэй"

и лично участвовала во всех делах от бухгалтерии до подбора кадров и определения размеров окладов, держа за собою кабинет в их конторе на Флит-стрит. Параллельно она продолжала активно участвовать и в повседневном управлении клубами Альмака. Фрэнсис Энн, однако, пошла более традиционным путем, сделав мужа по существу своим агентом, и работал он в этом качестве исправно. Через считаные месяцы после свадьбы Чарльз возглавил управление шахтами от ее имени и, проведя детальный разбор их текущей деятельности, оперативно заменил не справлявшуюся со своими функциями команду управленцев людьми толковыми. После этого он, руководствуясь здравыми соображениями, пошел на заведомые риски, которые в итоге окупились: в частности, построил в Сихеме порт для отгрузки их угля морем и железную дорогу от шахт к нему.

Но, даже не будучи столь же в курсе всех текущих дел, как ее супруг, Фрэнсис Энн явным образом считала управление своим наследством их общим делом. «Мы простили [моей матери] 2000 фунтов… задолженности нам за мебель, книги, посуду и т. д., которые она продала и стащила», – писала она сразу же после свадьбы по поводу затеянного леди Антрим открытого разграбления имущества собственной дочери. Нет никаких сомнений в том, что Фрэнсис Энн держала руку и на пульсе всего происходящего в унаследованной ею угольно-промышленной империи на северо-востоке и вполне разделяла энтузиазм мужа по части крупномасштабных проектов, а во многих из них так или иначе и активно участвовала. Явно не собираясь мириться с уделом затворницы-домохозяйки, она играла ключевую роль в предвыборной агитации среди шахтеров в графстве Дарем, курировала строительство школ для их детей и даже ходатайствовала перед правительством о наследуемом пэрстве для своего старшего сына. Она же играла главную роль в перепланировке имения своих предков в Виньярд-Парке, и в постройке дома отдыха лично для себя на ирландских землях, унаследованных от матери, и в до слез дорогом проекте перестройки их новой недвижимости в Лондоне – бывшего дома графа Холдернесса, который они объединили в один комплекс с соседним особнячком поменьше. В получившемся в итоге роскошном таунхаусе она поставила себя хозяйкой роскошных приемов для элиты тори (на которых сама красовалась в гирляндах из драгоценных камней) и общепризнанной покровительницей восходящих звезд большой политики, включая самого Бенджамина Дизраэли. И все это она проделала на фоне девяти беременностей за пятнадцать лет, включая две закончившиеся выкидышами, и рождения трех сыновей и четырех дочерей [67].

Однако лишь после смерти Чарльза от гриппа в 1854 году Фрэнсис Энн получила возможность в полной мере доказать миру, что она – не просто «прекрасная дама», каковой столь часто представала с его подачи. По достижении ею совершеннолетия в 1821 году, он устроил все так, чтобы вся ее наследственная собственность в Дареме и Ирландии, включая угольные рудники, осталась в ее «абсолютном распоряжении» и после его смерти, желая сделать ее «более сильным и свободным агентом перед лицом неизбежности», – сообщил он своему брату. И, когда время пришло, Фрэнсис Энн заступила на его место без колебаний. В ее единоличном распоряжении оказалось разом все – «от поместий до доков, от ирригации до железных дорог, от карьеров до лесозаготовок» – вся огромная по тем временам промышленная империя, построенная вокруг крупнейшего и самого прибыльного угольного месторождения на севере Англии, плюс 12 000 акров земельной собственности. И ей предстояло все это возглавить не номинально, а с полномочиями примерно главы совета директоров по современным понятиям. И она показала себя способной на многие бесстрашные шаги: указывала на дверь всякому, кто пытался воспользоваться ее женской слабостью или незнанием при ведении деловых переговоров; безоглядно расширяла добычу и рынки сбыта; без тени смущения выступала с разъяснениями перспектив возможного повышения зарплаты перед тысячными толпами недовольных шахтеров, только что поднявшихся из забоев.

Фрэнсис Энн, леди Лондондерри, выступает перед собравшимися по случаю закладки первого камня в фундамент новых доменных печей в Сихеме, 1859 год

«Мне бы толику вашей деятельной энергии», – признался ей как-то пасынок Фредерик, не преминув добавить тут же, видимо, из досады, что все не в его пользу, сомнительный комплимент: «Дивлюсь вашим трудам, ибо никогда вы не казались мне способной на то, чтобы подвигнуть себя на подобные усилия». А вот Дизраэли, бывший протеже Фрэнсис Энн, похоже, ничуть не удивлялся. «Нужно найти, чем себя увлечь, если есть мозги», – написал он после визита к ней в «рабочий кабинет» в Сихеме в 1861 году. Королеве Виктории, похоже, было немного не по себе из-за свалившейся на нее полноты власти. «Мы, женщины, не созданы для правления, – громко заявила она однажды, – и, если мы добрые женщины, нам должны претить эти мужские занятия». Но, похоже, не все подданные женского пола были согласны со своей королевой. Фрэнсис Энн, конечно, могла с легкостью делегировать свои обязанности по части коммерции агенту или кому-то из трех своих сыновей. Однако она предпочитала этого не делать, поскольку считала, что раз именно ей «вверена такая задача», то ей самой ее и решать.

Подобно Фрэнсис Энн оставила свой след в истории и леди Сара Литлтон, но лишь после смерти мужа. Четверть века перед этим она занималась практически исключительно домом и семьей. Такая жизнь близко не устроила бы леди Морган или миссис Арбатнот, а ей она была вполне по душе. «Говорят, они счастливейшая пара в мире», – сообщали о них с Уильямом новые знакомые даже в 1833 году, через двадцать лет после их свадьбы в Уимблдоне. К тому времени Литлтоны осели, наконец, в Хэгли-Холле, родовом доме Уильяма, перестав менять съемные дома и проживать у родни, экономя средства из скудного семейного бюджета.

Сердечность, заботливость и богатый опыт ухода за младшими братьями делали материнство естественной стезей для Сары, хотя она и надеялась избежать чрезмерной многодетности. «Ни средств, ни желания заводить хоть полстолька», – говорила она, глядя на свояченицу миссис Поул-Карью с ее одиннадцатью детьми (включая шесть приемных). Но воспитанию собственных трех сыновей и двух дочерей, родившихся с 1816 по 1821 годы, она отдавалась полностью, проявив себя преданной и чуткой матерью. «Сал по уши в букварях, тетрадях и гаммах [68], – одобрительно ворчала в 1823 году леди Спенсер. – Детки у нее и впрямь на редкость хороши – очень умные и рассудительные. И воспитание получат восхитительное, ибо она ни о чем другом даже и не помышляет».

Это, конечно, было легким преувеличением. Сара хотя и не была столь занята вне дома, как Фрэнсис Энн или Гарриет, но ко всем текущим