Читать книгу - "Верхом на тигре. Дипломатический роман в диалогах и документах - Артем Юрьевич Рудницкий"

стулья и лавки, на крышах приготовлены лопаты и песок. Паника овладевает всеми слоями населения, ибо войска идут без перерыва, днем и ночью, за Вислу, на восток и на юг, на Малкинию[71] и Перемышль. Грохочут танки, проходит моторизованная артиллерия, через мосты и специальные улицы, которые предназначены только для движения войск. Все в один голос заявляют, что немцы готовятся напасть на Советский Союз, оторвать Украину (до Владикавказа) и Белоруссию до границ Московской области.

Немецкие «украинцы и белорусы» организуются, хвастаются, что уже в кармане заготовлены назначения на разные посты в разных городах, которые «будут быстро завоеваны» немцами. «Вир геен геген Иран»[72], смеются немецкие солдаты штоструппен[73]. «Вир верден айне Мустер-Гетто ин Москау махен»[74], – говорят со злобой вчерашние поляки, а сегодня уже вольксдейтшеры[75], занимающиеся грабежом и спекуляциями.

Хотя ходить по городу можно до 11 час. вечера, люди с наступлением темноты прячутся в нетопленные квартиры, где при тусклом электрическом освещении шепотом обмениваются впечатлениями и… ждут новые бомбардировки.

Советские граждане находятся на «подозрении». Телефоны обслушиваются[76] и прерываются, некоторых приглашают в одно немилое учреждение, у других делают обыски.

Желающие выехать в Советский Союз находятся на особом учете и поэтому боятся переписываться с совучреждениями в Германии и писать своим родственникам в СССР.

Целые деревни выселяются и занимаются войсками, строящими казармы, посадочные площадки, площадки для зенитных орудий; половина дач под Варшавой занята войсками; в самом городе из частных домов выселяются квартиронаниматели и школы заселяются военными отрядами. Таким образом, войско не живет в казармах и бараках, а вместе с гражданским населением, чтобы не создавать так называемых военных объектов.

Ездить по Генеральной губернии, в особенности на юг или на восток, без разрешения полиции нельзя. Поэтому купцы совсем в Варшаву не приезжают и не привозят продукты.

Продукты, которые ввозятся по проселочным дорогам крестьянами или «мешочниками» реквизируются по дороге воинскими частями, улучшающими таким образом свое пропитание.

Молодежь из школ вывозится на работы в Германию, интеллигенция арестовывается в массовых облавах или по проскрипционным спискам и высылается в Аушвиц, где сидит уже 7 тыс. человек (многие уже сожжены в крематориях).

Ежедневно в польской газете, издаваемой немцами, можно найти с десяток объявлений о смерти (без похорон), из которых по их стилю можно сразу понять, что эти люди или были уничтожены или замучены в Аушвице или Матхаузене под Веной.

Все больше и больше женщин в трауре, на их желтых измученных лицах написана вся история немецкой оккупации.

И только огромные толпища подвыпивших солдат и проституток в несметном количестве свидетельствуют о том, кому в бывшей Польше хорошо.

Панический страх и панический ужас – вот общее настроение психически и физически мальтретированных[77] людей – туземцев, белых, негров.

Экономическое положение

Все сырье и все орудия производства находятся на учете в соответствующих немецких административно-хозяйственных учреждениях. Существуют только те производства, которые могут работать на армию или производить «эрзац» – предметы первой необходимости. В связи с этим наблюдается огромная безработица, в особенности среди работников умственного труда, которые берутся за торговлю, возят на велосипедных повозках пассажиров и т. д.

Промышленный пролетариат, если не занят на производстве, хватается за каждую работу: разборка разрушенных улиц, грузчики, спекуляция валютой и золотом на улице, мелкая торговля. Большинству же не удается найти даже и этой работы, и таких безработных варшавский арбайтсамт[78] вывозит массами на работу в Германию. И вот прекрасные квалифицированные работники и работницы деклассируются, деморализация наступает вслед за этим. В погоне за заработком, все равно каким, люди не гнушаются ничем, и поэтому растет преступность, проституция, доносительство и провокация.

Заработки рабочих на производстве колеблются между 6–12 и 15 злотых в день при рабочем дне 10–12 час.

Эти заработки, в особенности у многосемейных рабочих, позволяют вести только полуголодное существование, так как в связи с дезорганизацией довоза[79] цены на продукты питания возросли до неслыханных размеров. Такие продукты, как масло, сало, мясо, являются уже предметами роскоши, совершенно недоступными для рабочего; в последнее время даже хлеб и картофель тоже делаются предметами роскоши.

…Чаю и кофе (настоящего) в продаже вообще нет, и население изготовляет себе эти продукты из ячменя и сушеной моркови.

Нужно заметить, что карточная система введена только на хлеб, по 200 гр. в день на голову (едока), все же остальные продукты нужно покупать на вольном рынке за баснословную цену, так как довоз совершенно прекратился, и только нескольким дудачникам[80] удается провезти под полой некоторые продукты, укрытые от глаз вайхмайстеров[81], специально охотящихся за продуктами. Нужно видеть восторг и злорадство, когда этим рычащим ихтиозаврам удается ограбить и забрать у проезжих деньги и продукты.

Совершенно так, как это в Средние века делалось раубриттерами[82] на больших дорогах.

Поезда по генеральной губернии ходят пустые, так как разрешения на проезд не выдаются, и крестьянство вынуждено с/х продукты продавать на месте воинским частям по ценам, назначенным крайсхауптманом[83], т. е. по смешной цене, за которую в городе кожи на подметки или гвоздей или же косы не купишь.

Нужно заметить, что немецкое управление сельским хозяйством большое внимание обращает на рационализацию хозяйства, но делается это не в интересах самого крестьянства, а своих собственных, т. е. чтобы как можно больше продуктов из такого имения получить на нужды армии и огромной армии всяких чиновников и привилегированных немецких организаций.

Индивидуальные хозяйства поддерживаются только в районах Люблинском, Радомском, Краковском, т. е. в местностях, граничащих с Советским Союзом и населенных украинцами и русинами, а также горцами из Прикарпатской Руси.

…Эти… украинцы должны быть использованы в качестве наступающей гражданской армии. Им привозятся свиньи из Дании, коровы из Дании и Голландии, их снабжают с/х орудиями, семенами на началах широкого кредита и с/х кооперации.

Польское же крестьянство ничего не получает, несет все тяготы налогов и обслуживания живым инвентарем и, естественно, хиреет, чахнет и гибнет, тем более что крестьянская молодежь почти целиком сидит или в лагерях военнопленных или на тяжелых работах внутри Германии.

Католическая церковь преследуется, но зато православная автокефальная церковь лелеется, осыпается золотом, костелы переделываются в церкви, а все для того, чтобы украинское население могло сказать, какие ж, мол, немцы хороший народ и какой антибольшевистский.

Достаточно заметить, что наряду с польской полицией организована полиция украинская, пользующаяся такими же привилегиями и пайком, как и немецкая. Даже охрана производств рекрутируется из украинцев, сплошь да рядом организуются украинские и белорусские комитеты, члены которых пользуются такими же правами, как и немцы, т. е. работают в администрации немецкой и руководят производствами в качестве комиссаров (недвижимости), предприятиями, крупными имениями и т. д. Ничего удивительного, что неустойчивый элемент во всех слоях населения… старается записаться в украинцы. «Цыпленки тоже хочут жить». Таким образом, экономика целой Генеральной губернии подчинена исключительно целям войны и содержанию херренвольке[84], а также внешнеполитическим целеустремлениям, направленным против интересов рабочего класса и крестьянства в