Читать книгу - "Израильско-палестинский конфликт. Непримиримые версии истории - Нил Каплан"

настроенных по отношению к Израилю, — очередной этап кампании, которая длится уже несколько десятилетий и которую иногда обвиняют в маккартистской по духу охоте на ведьм и подавлении научной свободы[529].

На фоне этой боевитой произраильской активности в университетах возникло движение «Бойкот, отказ от инвестиций и санкции» — одна из самых успешных за последние десятилетия попыток мобилизовать общественность в поддержку палестинцев. Сама идея восходит к экономическим мерам борьбы (бойкоту и блокаде), которые Лига арабских государств с 1945 г. применяла против только возникавшего государства Израиль. Современное движение BDS зародилось в середине 2005 г. как неформальное объединение стихийных групп поддержки палестинцев, и действует оно в духе глобальной кампании, которая несколько десятилетий назад проводилась против южноафриканского режима апартеида. BDS работает в десятках университетов, проводя пропалестинские информационные мероприятия и так называемые «недели израильского апартеида». Активисты BDS побуждают организации, членами которых являются, — научные учреждения, профессиональные ассоциации, профсоюзы и церковные общины — принимать меры, которые побудили бы международное сообщество «прекратить поддерживать угнетение палестинцев и заставить Израиль соблюдать международное право»[530]. Наиболее заметный показатель успеха движения — случаи, когда известные артисты и спортсмены отказываются от выступлений и соревнований в Израиле, оргкомитеты международных соревнований не хотят приглашать израильских атлетов, а научные и культурные учреждения других стран прекращают сотрудничество с израильскими коллегами.

Успех и популярность движения, обличающего израильский «поселенческий колониализм, апартеид и оккупацию», вызывает большую озабоченность среди американских евреев и в Израиле, где даже было создано Министерство стратегического планирования, среди задач которого — борьба с BDS во всем мире. Сторонники Израиля в США отреагировали, в свою очередь, выдвижением законопроектов или принятием на уровне отдельных штатов и даже конгресса законов, которые предусматривают наказание для граждан и групп, поддерживающих BDS, что вызывает серьезные дебаты в свете конституционных гарантий свободы слова в США[531]. Резко поляризованные позиции сторонников и противников BDS спровоцировали ряд порой безобразных стычек в законодательных органах и муниципалитетах, но ярче всего они проявляются среди университетского руководства, преподавателей и студентов. Кроме того, воинственность BDS и его «враждебность к нормализации» оттолкнули многих левых евреев и других произраильских представителей левого фланга, ослабив потенциальный общий фронт всех тех, кто готов работать сообща, приближая прекращение израильской оккупации и появление по соседству с Израилем независимого палестинского государства[532].

Ученые и активисты

Что в целом можно сказать о роли преподавательского корпуса и ученых со всеми их исследованиями, публикациями, лекциями и семинарами, посвященными этому конфликту? Выше я уже говорил, что при обсуждении дел человеческих идеальная объективность невозможна и некоторую предвзятость при описании исторических событий следует признать неизбежной. Многие, однако, согласны, что ученым все же желательно демонстрировать некоторую степень критического самоанализа, чтобы избежать откровенного влияния идеологии или политических симпатий на научную деятельность. Внимательные студенты и читатели должны быть бдительны к предвзятости и учитывать ее, когда они обдумывают и усваивают новый материал, предлагаемый экспертами и специалистами.

Если уж мы согласны, что у историков имеется собственное мнение, возникает вопрос: на каких условиях историки, изучающие палестино-израильский конфликт, должны делиться этим своим мнением? Немногие займут крайнюю позицию и станут утверждать, будто ученый должен или может оставаться полностью нейтральным и не браться судить о разумном и неразумном, по его мнению, или же о добре и зле. Большинство также согласится, что историк должен проявлять скорее эмпатию, чем антипатию к объектам своего исследования. Но где же провести грань между приемлемой и неприемлемой ролью личного мнения ученого в его исследованиях?

Вместо того чтобы пытаться установить критерии, опирающиеся на ложную дихотомию предвзятости/непредвзятости, давайте рассмотрим научные подходы к этому конфликту, используя шкалу между желанием и нежеланием ученого сообщать свое личное мнение читателям или студентам. Ниже я приведу примеры работающих в этой области ученых, которые демонстрируют разную степень желания/нежелания включать личные оценки и суждения в свои публикации и лекции.

На одном конце спектра — ученые, которые полагают, что их основная цель сводится к установлению или уточнению фактических данных. Кто что сделал и кому? Когда? Сколько человек погибло? Работают они в первую очередь с архивными материалами и другими первоисточниками, а своей главной задачей считают выявить и представить факты и свидетельства в точной и последовательной форме. К обсуждению мотивов действующих лиц они подходят с осторожностью и умеренностью и в некотором смысле считают эту проблему вторичной по отношению к задаче установить достоверность фактов и позволить им говорить за себя.

Такие ученые неохотно выражают личное мнение о том, что, как им кажется, стороны сделали правильно или неправильно. Осознавая, что их собственный пол, социально-экономическое, религиозное и этническое происхождение уже оказывают определенное влияние на их работу, они стараются не делать далеко идущих выводов из своих исследований и не придавать им слишком личного характера. Таких ученых порой критикуют как интеллектуалов, запершихся в башне из слоновой кости, но они довольствуются тем, что обеспечивают полезный и достоверный исходный материал, оставляя другим право его изучать и строить на его основе теории. Сами же они предпочитают держаться в тени, не вступать в публичные дебаты и не занимать никаких позиций по спорным вопросам.

В своей научной деятельности я стараюсь придерживаться именно такого подхода, и работаю я в основном с дипломатическими документами. Я предпочитаю, чтобы мои читатели рассуждали самостоятельно и делали собственные выводы, опираясь на тексты и исторические записи, которые я и мои коллеги представляем их вниманию. Если я и высказываю свои личные мнения, то, как правило, для того чтобы подвергнуть критике суждение, которое считаю ошибочным, ложную оценку или попытку выдать желаемое за действительное. Моя личная предвзятость уже заложена в выборе, который я делаю: в выборе темы, о которой пишу, и мест, где я ищу и нахожу первичные данные и вторичные источники. Просеивая массу исследовательских материалов, я решаю использовать одни документы и научные труды (которые считаю более достоверными и уместными) и отложить в сторону другие (которые я считаю менее достоверными или уместными). Затем я решаю, как представить исторические данные и как вписать собранный материал в соответствующий контекст. Мое нежелание выходить за рамки этого выбора и высказываться по поводу действующих лиц и их мотивов объясняется, в частности, уважением и даже почтением и к объектам, и к читателям моих исследований, а также желанием уберечься от ловушек моей вполне человеческой склонности ошибаться.

Однако, обозревая всю область, в которой я работаю, можно заметить, что подобного рода самоограничение — подход не очень распространенный. Гораздо больше там ученых, которые считают, что должны занимать более активную позицию. Ави