Читать книгу - "Русское самовластие. Власть и её границы, 1462–1917 гг. - Сергей Михайлович Сергеев"

В 1704 г. нижегородский красильщик Андрей Иванов (скорее всего, старообрядец) явился к дворцовому Красному крыльцу и объявил за собой «государево дело»… на самого царя: «…пришёл я извещать государю, что он разрушает веру христианскую: велит бороды брить, платье носить немецкое и табак велит тянуть… А на Москве у него Андрея знакомцев никого нет и со сказанными словами к государю его никто не подсылывал — пришёл он о том извещать собою, потому что и у них посадские люди многие бороды бреют и немецкое платье носят, и табак тянут — и потому для обличения он, Андрей, и пришёл, чтоб государь велел то всё переменить». Участь этого диссидента была, конечно же, печальна — он погиб под пытками.

Много разговоров ходило о том, что царя подменили. Крепостной крестьянин Ф. Степанов заявил односельчанам: «Государя-де на Москве нет. Семь лет в полону, а на царстве сидит немчин… Есть ли б де он был государь, стал ли б так свою землю пустошить». Наконец, распространялась молва (главным образом в старообрядческих кругах), что на престоле воссел Антихрист. Роптали и бояре. Князь В. В. Долгорукий говорил царевичу Алексею, что если бы царица не сдерживала государев жестокий нрав, то «нам бы де жить нельзя» и он сам дезертировал бы к шведам. Вероятно, не будет преувеличением сказать, что Пётр был при жизни одним из самых непопулярных правителей России за всю её историю. «…Недовольство русских — всеобщее…», — писал Уитворт. «…Царя любят только его солдаты, а дворяне и народ его смертельно ненавидят…», — сообщал французский агент Гроффей.

Оппозиция налицо, но можно ли считать её в строгом смысле слова политической? Был ли заговор Цыклера — Соковнина 1697 г. действительно попыткой государственного переворота, или это просто пьяные разговоры, из которых с помощью нещадных пыток слепили «дело»? Так или иначе, но «после этого процесса… до… 1718 г. в делах Преображенского приказа не обнаружено материалов о привлечении бояр к суду за участие в заговоре или в открытых выступлениях против Петра I»[417]. «Заговор царевича Алексея» в точном смысле слова заговором назван быть не может: «Долгое следствие по делу царевича не принесло доказательства настоящего заговора… Единственными реальными заговорщиками были царевич Алексей и правительство императора Карла VI в Вене… При этом выяснилось, что царевич пользовался широчайшим сочувствием»[418]. Датский посол Вестфалей сообщал на родину: «…число тех, кто желал, чтобы корона осталась в потомстве старшего принца [Алексея Петровича], так велико, что царю по необходимости придётся встать на путь лицемерия в отношении многих людей, если он не хочет срубить головы всему своему духовенству и дворянству». И действительно, Пётр, казнив ближайших единомышленников и слуг царевича, в дальнейшем свернул расследование — ликвидировать оппозицию такого масштаба было невозможно.

Но было сопротивление петровскому государству и с оружием в руках. В сибирском городе Тара в 1722 г. местные жители — старообрядцы — отказались присягать неизвестному преемнику императора по новому закону о передаче престола, посчитав, что речь в указе идёт о присяге антихристу, имени которого нельзя назвать. На подавление бунта были отправлены воинские части, его главари после недолгого боя взорвали себя порохом.

Главной причиной Астраханского восстания 1705–1707 гг., наряду с ростом налогов и всевозможными вопиющими злоупотреблениями местной администрации, стали насилия и издевательства, которым подвергались астраханцы, носившие бороды и русскую одежду. Воевода Т. Н. Ржевский активно и жёстко проводил в жизнь петровские указы о брадобритии и ношении в городах «немецкого платья» и взыскании пошлин с бородачей (у них воеводские прислужники «усы и бороды ругаючи обрезывали с мясом») и тех, «кого в русском платье поймают». Избавившись от царской администрации, астраханцы (вос)создали структуру выборного земского управления — почти восемь месяцев «чётко работавшую систему государственных органов, которая… успешно справлялась с функциями управления, обеспечивая внутренний порядок и защиту контролируемой ими территории»[419].

Но, конечно, наибольший размах имело восстание донских казаков во главе с Кондратием Булавиным в 1707–1708 гг., начавшееся как протест против попытки царской администрации насильственно вернуть с Дона беглых крестьян. Интересно оно, однако, не только масштабом, но и идеологией. Булавин, кажется, единственный из вождей казацких (не говоря уже о всех иных) восстаний, отказавшийся от «наивного монархизма» (царь хороший — бояре плохие, самозванчество и т. д.) и попытавшийся сформулировать контрактно-правовое обоснование своего мятежа против законной власти. В одной из своих грамот он прямо заявил, что на несоблюдение казачьих прав готов ответить сменой подданства. Правда, это решение ему приходится подкреплять уж совсем фантастическими угрозами, якобы исходящими от верховной власти, вплоть до насильственной эпиляции интимных мест: «А если царь нам не станет жаловать, как жаловал отцов наших и дедов и прадедов, или станет нам на реке какое утеснение чинить и мы войском от него отложимся и будем милости просить у Вышнего Творца нашего Владыки, также и у Турского царя, чтоб Турский царь нас от себя не отринул; и потому мы от своего Государя отложимся, что нашу веру христианскую в Московском царстве перевел, а у нас ныне отнимает бороды и усы, также и тайные уды у жён и у детей насильно бреют».

Булавинское восстание было подавлено буквально огнём и мечом с благословения самого монарха, инструктировавшего командующего карательной операцией В. В. Долгорукова: «Самому же ходить по тем городкам и деревням… которыя пристают к ворофству, и оныя жечь без остатку, а людей рубить, а заводчикоф на колесы и колья, дабы сим удобнее оторвать охоту к приставанью… воровства у людей, ибо сия сарынь кроме жесточи не может унята быть». Долгоруков хвастался, что только его отряд истребил 28,5 тыс. повстанцев[420], а были и другие отряды, чьи начальники использовали те же методы. Вероятно, эти цифры сильно преувеличены. По подсчётам В. М. Кабузана, на Дону к 1707 г. проживало всего около 30 тыс. человек. Но тот же исследователь отмечает, что в 1718 г. здесь осталось примерно 20 тыс.[421], т. е. после подавления восстания число казаков сократилось на треть. Более-менее точное число погибших установить сложно (население области Войска Донского уменьшилось и за счёт ушедших в Турцию «некрасовцев»), но в любом случае размах государственного террора на Дону, похоже, сопоставим с большевистским «расказачиванием» 1919 г.

Завершая разговор об оппозиции петровской политике, нужно отметить, что ни одно из её проявлений не исходило из необходимости ограничения самодержавия или тем более его упразднения. Сознание «заговорщиков» или «бунтовщиков» оставалось почти всецело в рамках старомосковских понятий. Случай Булавина стоит здесь особняком, но показательно, что лозунг о смене подданства он выдвинул лишь в самом