Читать книгу - "Иные чувства, иные миры - Дорис Джонас"

развитие самих технологий и то, насколько далеко они могут увести нас от естественных процессов, прежде чем окажутся под влиянием своих собственных ограничений. Существует также проблема плотности человеческой популяции и того, будет ли она скорректирована естественным образом или может быть адаптирована культурными или социальными средствами к биосфере, которая является нашей средой обитания. Возникает вопрос о медицинском сохранении «неприспособленных» и о том, сможем ли мы вообще оставаться жизнеспособными как биологический вид в условиях растущего дезадаптивного размывания нашего генофонда. И существует вероятность того, что экологическое вмешательство может в конечном счёте сделать существование человечества невыносимым.

Возможно, наше эволюционное развитие подходит к концу по биологическим, если не по культурным причинам, но мы сами склонны сбрасывать это со счетов. Мы считаем, что действуют какие-то неуловимые биологические факторы, которые пока ещё не очевидны, но которые можно будет распознать в ретроспективе. Ещё один фактор, такой простой и вероятный, как, например, наступление очередного ледникового периода, может действенно изменить и заново установить равновесие между человеком и природой, и его также следует учитывать как возможный.

Мы считаем, что сохраняется возможность и даже вероятность истинного эволюционного прогресса в анатомической и физиологической конфигурации мозга, во многом сходного с тем прогрессом, который имел место при переходе от обезьян к человеку. В этом случае изменение стало бы таким же радикальным, и его следствием стали бы новые модели поведенческих реакций, которые на данный момент мы и представить себе не можем, и о которых можем только догадываться.

Предполагать, что этот новый сверхразум начал бы заниматься созданием новой, странной и замечательной технологии, — это наивное упражнение человеческой фантазии. В конце концов, технологии существуют для того, чтобы обеспечивать людям больший комфорт, и сверхразум вполне может найти иные средства достижения этой цели. Так что, если бы в какой-нибудь другой планетной системе обнаружился такой сверхразум, мы могли бы столкнуться с чем-то совершенно чуждым нашему пониманию, и даже нашему воображению.

Нам представляется, что в качестве следующего шага мы можем предсказать продолжение имеющей место и наблюдаемой в настоящее время тенденции. Мы видим, что у человечества сохраняется функция мозга, которая утратила своё первоначальное назначение. Эта функция заложена в так называемой лимбической системе мозга — в областях, которые управляют нашими эмоциями. Эта по-прежнему активная часть нашего мозга отвечает за все те встроенные и полуавтоматические реакции, которые способствовали выживанию в нашем далёком животном прошлом. Она вызывает эти реакции, создавая у животного (и, возможно, у нас самих) эмоциональное состояние, которое способствует выполнению необходимых действий. Неотъемлемым свойством моделей поведения животных является их связь с управляющими эмоциями.

Как человеческие существа, мы склонны рассматривать наши собственные эмоции вкупе с нашими социальными предрасположенностями как особенно возвышенный и благородный аспект нашего поведения, и вполне возможно, что это так, однако мы должны предположить, что у животного чувства и страсти гораздо более специфичны, чем те, что знакомы людям, поскольку любому действию, которое оно предпринимает, должно предшествовать общее «настроение». Конрад Лоренц цитирует слова Хейнрота: «Животные — это эмоциональные люди с низким интеллектом», и он сам заметил следующее: «Мы должны предположить, что в сфере человеческих чувств должен происходить сходный процесс упрощения и уничтожения дифференциации, аналогичный известному в инстинктивном поведении человека».

Лимбическая область нашего мозга продолжает регулировать наши эмоции, поэтому она, по сути, является средоточием нашей «человечности». Благодаря ей мы испытываем родительские и сексуальные чувства, испытываем удовольствие или страдаем, ощущаем страх или гнев, вздрагиваем при странных звуках, чувствуем неприязнь к незнакомым образам и запахам, испытываем любовь и ненависть и весь комплекс эмоций, на которые способны человеческие существа. Совершенно очевидно, что лимбическая система продолжает активно функционировать; тем не менее, мы обнаруживаем столь же очевидную тенденцию к тому, что многие из её функций захватывает и узурпирует новейшая часть нашего мозга — неокортекс.

Неокортекс — это центр наших мыслительных способностей. Он опосредует нашу способность к суждению, к принятию решений на основе логического мышления, к решению проблем, к оценке и выбору. У людей наблюдается растущее стремление неокортикального разума покушаться на биологически более древние лимбические эмоции, определяя наше конечное поведение. И действительно, едва ли найдётся такая область человеческой деятельности, которая в настоящее время не находится под контролем неокортекса хотя бы отчасти.

Если мы чувствуем прилив гнева, мы можем, если захотим, сдержать его и задаться вопросом о том, является ли эта реакция оправданной. Дело доходит до того, что наш разум может видоизменить такие базовые функции, как секс и размножение. Даже когда мы чувствуем биологическое влечение к человеку противоположного пола, наш разум задаётся вопросом: понравится ли ему или ей то, что нравится нам? Впишется ли он в нашу социальную схему? Будет ли она настолько же интересной как компаньон, насколько она приятна внешне? И то, поддержим ли мы это изначальное влечение приглашением к дальнейшему знакомству, или нет, зачастую определяется нашими ответами на эти подсказки разума.

Чтобы наглядно представить сосуществование двух конфликтующих основ функционирования мозга современного человека и проиллюстрировать этот момент, нам достаточно взглянуть на наше научное сообщество. С одной стороны, те, кто занимается так называемыми чистыми науками вроде математики, физики или астрономии, строго исключают участие эмоций в процессе работы и делают упор на логику в формулируемых ими выводах и в каждом аспекте своей работы. С другой стороны, специалисты в области психологических наук, особенно те, кто занимается вопросами психического здоровья, придают чрезмерное значение «освобождению» эмоций от оков рассудочного разума, полагая, что рассудочный разум является виновником и главной причиной слабой адаптации человечества.

Двойственные и зачастую противоречивые интеллектуальные мотивации подбираются даже к той конечной цели, на достижение которой ориентирована наша природная жизнь, — это рождение, выращивание и воспитание нового поколения: в наше время это также находится под влиянием разума. Мы задаёмся такими вопросами, как, например, сколько детей мы можем позволить себе вырастить и хотим ли мы иметь детей вообще. Продолжение рода уже определяют не только наши эмоции.

Разумеется, среди огромного разнообразия человеческих существ есть много тех, кто всё ещё руководствуется в своих действиях скорее эмоциями, чем разумом; те, у кого контрольные функции обеспечивает неокортекс, по-прежнему составляют меньшинство среди нас. Между этими крайностями существует целый спектр переходов, но любой из аспектов функционирования старого мозга, за исключением чисто автономных, в той или иной степени подвержен влиянию и доминированию нового мозга.

Таким образом, наиболее вероятный следующий этап развития разума у представителей нашего вида — это полный контроль над нашими эмоциями посредством неокортекса, то есть посредством рассуждений, рассудка и логики. Такой процесс в конечном счёте полностью устранил бы такие поведенческие реакции, как любовь, ненависть,