Читать книгу - "Иные чувства, иные миры - Дорис Джонас"

У представителей нашего собственного вида наблюдается замедление и удлинение всех этапов жизни по сравнению с жизнью других приматов: более продолжительный внутриутробный период; более продолжительное детство; латентный период и более продолжительная юность; и, наконец, более продолжительная взрослая жизнь и пострепродуктивный период, который не встречается у других живых существ.[31] Результатом этого продления является отсрочка появления и неизбежное исчезновение признаков, которые были специализированными чертами взрослых форм наших предшественников, и закрепление новой взрослой формы, которая остаётся сравнительно неспециализированной и легко приспосабливающейся.

Поэтому у людей больше не развиваются волосатая шкура, крупные зубы, тяжёлые кости, наклонная поза и многие другие признаки взрослой обезьяны, и люди на протяжении всей жизни остаются в том состоянии, которое для приматов (включающих и нас), по сути, представляет собой ювенильную форму. В своём поведении мы также сохраняем особенности, которые присущи другим приматам только в молодом возрасте — любопытство, склонность к исследованию, способность к обучению.

Побочным продуктом этого процесса является относительная пропорция головы, в частности, черепа, к общему размеру тела. Точно так же, как у младенцев нашего вида череп крупнее по отношению к остальным частям тела, чем у взрослых, так и у взрослых особей Homo sapiens структуры, вмещающие головной мозг, пропорционально крупнее по отношению к телу, чем у человекообразных обезьян, и, следовательно, обеспечивают рост более сложного мозга на протяжении более длительного периода, доступного для развития.

У нас нет оснований полагать, что процесс, ведущий к нашей неотении, или сохранению ювенильной формы, должен был достичь своего апогея в нашем биологическом виде. Напротив, мы должны считать, что этот процесс действует бессрочно. Но и у этого процесса существуют свои естественные пределы. В конце концов, размер головы при рождении ограничен способностью костных структур родового канала подстраиваться под него, а адаптация строения таза женщины к большей голове ограничена необходимостью сохранять способность ходить. Это ограничение может быть преодолено (и действительно, было преодолено) за счёт рождения более незрелого плода, но, опять же, незрелость при рождении не может зайти так далеко, чтобы вернуться к кладке яиц, иначе все преимущества адаптации млекопитающих были бы утрачены.

Тем не менее, несмотря на итоговые ограничения, прогрессивное движение в направлении ещё большей неотении не зашло бы слишком далеко, прежде чем среди наших потомков появится новый вид — совершенно новый вид живых существ, отличающийся от нас не только анатомией, но и умственным развитием настолько же, насколько мы отличаемся от человекообразных обезьян. Например, объём нашего собственного мозга в кубических сантиметрах превышает объём мозга обезьян не более чем вдвое, но рост его умственных способностей — экспоненциальный.

Дальнейшего увеличения размера нашего мозга даже в небольшой степени, сопряжённого с увеличением не только количества клеток мозга, но и степени разветвлённости каждой из клеток и, следовательно, с её геометрически возросшими возможностями для усложнения взаимодействия между ними, было бы достаточно для возникновения разума, настолько превосходящего наш собственный, что он был бы равносилен выходу в иное измерение. Мы назвали этот новый вид, ставший результатом наших рассуждений, Homo neocorticus!

Но чтобы вернуться от рассуждений к биологическим реалиям, мы должны помнить о том, что непрерывный рост и развитие мозга, как и увеличение размера или развитие в особом направлении любого другого органа, стимулируются исключительно биологическими потребностями, необходимыми для выживания организма в любой конкретной среде обитания.

Когда орган функционирует идеально или организм в целом оказывается идеально приспособленным к окружающей среде, не может быть никаких обстоятельств, которые способствовали бы отбору в сторону появления каких-либо изменений. В таких условиях изменения могут быть только вредными, и отбор устранит их. Дальнейшая эволюция происходит лишь тогда, когда внешние обстоятельства изменяют окружающую среду настолько, что для поддержания приспособленности населяющих её существ становятся необходимыми новые изменения.

Таким образом, как ни странно, разум возникает в результате адаптации жизни к окружающей среде, но продолжает развиваться лишь до тех пор, пока эта адаптация не окажется совершенной; трудности и даже сбои в работе, если они не приводят к летальному исходу, в итоге стимулируют отбор в сторону ещё большего разума. Взаимодействие между окружающей средой и поведением живых существ при этом опосредуется нервной системой, и в итоге именно в этом взаимодействии оттачивается разум.

Разумеется, сам по себе мозг ничего не может сделать. Это студенистая масса, которой нужны исполнительные органы. Если его исполнительных органов недостаточно для защиты всего существа, то животное либо вымрет, либо, как это бывало в некоторых случаях, в том числе у нашего собственного вида, развитие мозга стимулирует использование орудий труда. В последнем случае неизбежным будет то, что использование орудий труда, в свою очередь, стимулирует дальнейшее развитие мозга в рамках постоянно подкрепляемого цикла.

Высокий уровень индивидуального умственного развития, наблюдаемый у людей, можно рассматривать, по сути, как компенсаторный механизм, функция которого заключается в преодолении тех недостатков, которые присущи нашему организму из-за отсутствия специализации. Поскольку у нас нет клыков или когтей, на самозащиту призывается наш разум, и мы изобретаем и делаем оружие. Не имея шерсти или толстой шкуры, мы должны искать или строить убежище, или мы умрём.

И вновь мы обнаруживаем, что причинно-следственные связи взаимодействуют без начала и конца: более крупному мозгу требуется более крупный череп — потребность в более крупном черепе способствует появлению более незрелых тел — более незрелым телам требуется более высокоразвитый интеллект в целях защиты и поддержания жизнедеятельности — и мы, таким образом, возвращаемся к началу, вновь нуждаясь в более развитом мозге, способном породить этот необходимый разум.

Человеческий разум используется в полной мере во всех типах культур, будь то технологически ориентированные общества западного мира или родоплеменные общества в тех местах, где они ещё сохранились. Технология — это всего лишь одно из внешних проявлений тех навыков, которыми наделяет свои исполнительные органы высокоразвитый мозг. Реальные биологические механизмы мышления у жителя тропического леса и учёного западной культуры ничем не различаются. Дикарь проявляет такую же изобретательность в поиске звериных троп и следовании по ним, охоте и принятии всех решений, необходимых для удовлетворения потребностей существования в так называемом примитивном обществе, как и инженер, имеющий в своем распоряжении накопленные бесчисленными поколениями технические знания, в создании самых сложных машин. Внешние результаты различны, но процессы, происходящие в мозге, одни и те же.

Самую наглядную демонстрацию этого явления мы видим на примере детей самых примитивных племён, скажем, Австралии или Новой Гвинеи, которые за одно поколение смогли совершить прыжок из мира каменного века в мир знакомства с современными знаниями. То, что кажется нам большим шагом вперёд по сравнению с самыми ранними орудиями труда, изготовленными нашими предшественниками, — обтёсанными камнями