Читать книгу - "Театр – волшебное окно - Коллектив авторов"

несуетливого, добродушного, симпатичного человека, заботливого отца и деда, порядочного, компетентного и неравнодушного руководителя. Такие люди, излучающие спокойствие и уверенность, редки во все времена и во всех сферах, а уж в театральном мире с его повышенной нервозностью, легко переходящей в истеричность, особенно. Очень похоже, что современники ценили Марка Федоровича за «милодушие» не меньше, чем за сценические и административные таланты.

Таких людей стоит помнить и нам. Может быть, вокруг его памяти тоже образуется островок уверенности и покоя?

Памяти Германа Орлова. Стихи

Владимир Симаков

Памяти Германа Орлова

Есть афиши крупнее и выше

В обрамлении множества слов,

Но приятно читать мне и слышать

Имя гордое – Герман Орлов.

В свете рампы при полном параде,

Восхищая не только меня,

Ленинградский артист на эстраде

Выступает, свой облик сменя.

То смешной или грустный порою,

Он всегда выбирает момент,

Незаметно и быстро настроит

Наши души, как свой инструмент.

Но с годами меняются роли:

Билли Бонс – то не Теркин совсем.

Если в жизни прибавилось боли,

То Орлов не останется нем.

Воплощается в образ, как надо,

Лицедействует Герман Орлов,

И ему пьедесталом эстрада

В целом море склоненных голов.

Он – заслуженный и многоликий,

Переменчивый, словно река,

Но оставили кадры и книги

Яркий облик его на века…

Сон лицедея

Как в музее, старые афиши

В комнате актера, целый ряд.

Публика его давно не слышит:

Выступал часто, говорят.

На афишах имена и даты,

С ними он на сцену выходил, —

Подтверждают: было все когда-то:

Жар души, кипенье юных сил.

Жизнь текла в холодном гулком зале,

В запыленной прелести кулис,

И гастроли крепко повязали

Молодых актеров и актрис.

Что сегодня званья и награды,

Если по призванью лицедей,

Он не знал в судьбе другой награды,

Кроме восхищения людей?

Щедрые приняв аплодисменты,

А бывало, и цветов букет,

Знал актер счастливые моменты

И на бис исполненный куплет.

Но в погоне за химерным чудом

Навсегда вошел в чужую роль

И не сразу понял он, откуда

И зачем явилась эта боль?

Он отобразил ее в спектакле,

Перед рампой сердце разорвал.

Жизнь была им сыграна, не так ли?

И настал трагический финал…

Юбилей отметили коллеги,

Проводив с почетом на покой.

Он скрипел, как будто ось телеги,

Был весь день какой-то не такой.

А потом один ушел с банкета

К величайшей радости коллег.

Хоть и брел домой в начале лета,

Голову ему напудрил снег.

Поднялся с трудом к себе в квартиру —

Безучастно ходики стучат.

Все афиши возвестили миру —

Ни детей не будет, ни внучат.

Старые, пожухлые афиши —

Словно сон домашнего тепла,

И его рыданий не услышит

Та, что здесь когда-то с ним жила…

«Театр – волшебный ящик…» Стихи

Алексей Филимонов

Театр – волшебный ящик,

Куда погружены

Мечты о настоящем

И завтрашние сны.

Где прежнее безумье

Обнажено в ролях,

Томленье в полнолунье

И королевский страх.

В безбрежном за кулисой

Заучит роль актер,

Пустить слезу актрисе

Подскажет режиссер.

Так странствует по свету,

Одолевая рок,

Блистательной кометой

Театр вечных строк.

Против смерти. Воспоминания

Елена Фролова

Это было давно, в семидесятые годы прошлого столетия, прошлого тысячелетия. Как-то в связи с одной работой мне довелось познакомиться в Театральном музее с фондом народного артиста республики Бориса Анатольевича Горин-Горяинова. И вот среди прочих бумаг замечательного артиста я вдруг обнаружила черновики рукописного журнала, не заинтересоваться которым было невозможно…

В начале Великой Отечественной войны Ленинградский академический театр драмы имени А. С. Пушкина эвакуировался. Уезжала вся труппа. Но те, у кого в семье были больные или старики, которым не под силу было вынести дорогу, вынуждены были остаться.

Тяжелым, мучительным было прощание на вокзале. Уезжающие подбадривали остающихся, остающиеся – уезжающих. Прятали друг от друга покрасневшие глаза, уверяли друг друга, что встреча будет скорой. Но… кольцо замкнулось, и наступила долгая, страшная полоса в жизни города – блокада.

Актеры остались без театра. На улицу выходить было страшно, оставаться в квартире невыносимо. Дома казались пустыми. Полоски на стеклах не спасали, и ветер свободно гулял по комнатам. Говорят, что горе разъединяет. Это неверно. Горе разъединяет лишь тех, кто не может разомкнуть стиснувшие его щупальцы личной беды и посмотреть вокруг. Общее горе объединяет.

Работники «Александринки», актеры других театров, архитекторы, художники, музыканты, певцы, те, кто выступал на этой сцене и связан был с ней делом своей жизни, – все они, захватив нехитрые пожитки, устремились к зданию на площади Островского. Пушкинский театр стал их домом – уже не в переносном, а в прямом смысле слова. В коридорах, на диванчиках, в артистических уборных, в фойе – всюду жили люди. И вот в эту-то пору переселившиеся вместе с другими из своих разрушенных домов в театр актер Борис Анатольевич Горин-Горяинов, критик Юрий Владимирович Широкий, актер и художник Георгий Кузьмич Кузнецов решили издавать в театре юмористический журнал или, как они его еще называли, альбом зарисовок.

Я листаю черновики журнала. Признаться, вначале чувствую себя немного обескураженной. Во время войны мне было слишком мало лет, я не помню даже бомбежек. Но когда думаю об испытаниях, выпавших на долю людей, мне невольно хочется употреблять слова, обычно не встречающиеся в моем обиходе: година бедствий, пора великого противостояния… Наверное, это наивно. Мне казалось, что во время войны мелочи, заполняющие повседневность, просто перестают существовать. А тут вдруг – юмористический журнал, шаржи, шутки, такие