Читать книгу - "Жизнь и труды Марка Азадовского. Книга I - Константин Маркович Азадовский"

то эти формулировки представляются нам преувеличением (вынужденным и даже неизбежным во второй половине 1930‑х гг.). Находясь в Петербурге в дни Октябрьского переворота и наблюдая за ходом событий, М. К., человек гуманитарного склада, не мог, разумеется, принять ни анархического разгула, ни тех запретительно-карательных методов, что становятся повседневностью (убийство А. И. Шингарева и Ф. Ф. Кокошкина, закрытие «буржуазных» газет, аресты и расстрелы). Нетрудно представить себе, сколь тяжело пережил он в январе 1918 г. разгон Учредительного собрания, похоронивший надежды миллионов людей на демократическое обновление России. Нет сомнений, что новый большевистский режим М. К. воспринимал в то время так же, как и бо́льшая часть русской интеллигенции, – катастрофически.

Другое дело – вопрос о «сотрудничестве», болезненно затронувший на рубеже 1917–1918 гг. почти каждого, кто принадлежал к образованному сословию. Значительная часть интеллигенции действительно противилась большевикам и не желала сотрудничать (правда, лишь немногие решались заявить об этом во всеуслышание). Люди оставались на своих местах и продолжали – подчас по инерции – выполнять свои обязанности. Чувство ответственности за свое дело было у многих сильнее, чем неприятие большевизма. Теплилась, кроме того, надежда, что новый режим носит преходящий характер и вскоре непременно рухнет.

Общественно-политическая ситуация развивалась стремительно, и 10 декабря в квартире В. В. Радлова правление Общества изучения Сибири обсуждает вопрос о совместном совещании с сибирской фракцией, сложившейся на Втором Всероссийском съезде крестьянских депутатов (Петроград, 24 ноября – 10 декабря). Это совещание, на которое решено пригласить представителей правлений других сибирских организаций в Петрограде, назначается на 12 декабря 1917 г. (в помещении Русского географического общества).

28 января 1918 г. правление вновь заседает в квартире Радлова. В качестве основного обсуждается финансовый вопрос – поддержка, обещанная в 1917 г. Временным правительством, естественно не состоялась. Собравшиеся (Радлов, Эдельштейн, Толмачев и Азадовский) принимают решение: «…Поручить Председателю посетить комиссара по народному просвещению Луначарского для выяснения вопроса о суммах, ассигновка на которые была выписана еще Временным Правительством»[78].

Вероятно, именно по этому поводу М. К. лично встретился с Луначарским, о чем свидетельствует фраза в его «Жизнеописании», написанном 20 лет спустя: «Весной 1918 г. состоялось мое знакомство с А. В. Луначарским, которому я заявил о своем желании работать в комиссии по охране памятников искусства, которое и было принято»[79]. Справедливо ли это утверждение?

Лишенное после Октября финансовой поддержки Общество изучения Сибири действительно обращалось (вынуждено было обращаться) с ходатайством в Комиссариат народного просвещения и лично к Луначарскому. Результат этих обращений неизвестен. К Луначарскому апеллировали тогда (и лично встречались с ним) многие столичные ученые, в том числе академики Ольденбург, Радлов и Шахматов, и следует сказать, что глава Наркомпроса оказывал им (в отдельных случаях) посильную помощь. Об участии М. К. в этих встречах сведений не имеется. При этом нельзя забывать, что именно примирительная позиция Луначарского способствовала тому, что в марте – апреле 1918 г. по его призыву часть интеллигенции пошла на сотрудничество с новой властью. Правда, в упомянутой М. К. «Комиссии по охране памятников искусства и старины», созданной в Москве в ноябре 1917 г., он, насколько известно, не участвовал. Тем не менее его беседа с Луначарским весной 1918 г. – факт, не вызывающий сомнений (о знакомстве М. К. с Луначарским упоминала и Л. В.).

Не прекращается на рубеже 1917–1918 гг. сотрудничество М. К. в эсеровской печати. Так, в столичной газете «Дело народа» (в то время – основной печатный орган партии эсеров) появляется его полемическая статья, разоблачающая слухи о готовящемся якобы отделении Сибири и создании Временного сибирского правительства во главе с Г. Н. Потаниным. Статья отличается едкой язвительностью в отношении новой власти:

Народные комиссары могут не беспокоиться. Керенского в Сибири нет, и Потанин не собирает полков против Смольного. Смело может Смольный отозвать обратно и снаряженных в сибирскую экспедицию матросов. Они ему пригодятся в другом месте, тем более что в Сибири подвизаются свои собственные миниатюрные Ленины, Троцкие и Крыленки – различные Окуловы, Шумяцкие, Лазо и Янсоны[80].

(Пройдет не так много лет, и М. К. сам окажется связанным общим делом, хотя и не близко, с «различными Шумяцкими и Янсонами».)

Сотрудничество в эсеровских газетах – заметный факт биографии М. К. 1917 г. Составляя в 1938 г. свое «Жизнеописание», он счел даже необходимым упомянуть не только о своей «близости» к эсерам, но также о том, что «принимал деятельное участие в их органах („Дело народа“, „Голос народа“)». Но этот период, пишет далее М. К., «продолжался очень краткое время (всего 2–3 месяца), после чего <я> вновь отошел от общественно-политической деятельности, уйдя всецело в подготовку к магистерским испытаниям и в работу над диссертацией»[81].

Обнаружить в этих газетах («Дело народа», «Голос народа») публикации М. К. – даже если кто-нибудь и задался бы такой целью – непростая проблема: газеты под этими или сходными названиями издавались после февраля 1917 г. во многих городах России. Тем не менее в самом этом утверждении нет неправды. Печатные выступления М. К. встречаются и в петроградской газете «Дело народа» (ведущем органе партии), и в хабаровской «Воле народа», и в томском «Голосе народа». (В петроградской «Воле народа» он, насколько известно, не участвовал.)

О своем сотрудничестве в эсеровских изданиях М. К. никогда и нигде не упоминал: ни в анкетах, ни в списках своих печатных работ, ни в своей «Библиографии», составленной в 1944 г. Неудивительно: слова о «большевиках ленинского толка» могли дорого обойтись ему в советское время. Ни одной из названных газет (даже вырезок) не сохранилось в его личном архиве; эту главу своей биографии он вынужден был держать в тайне до конца жизни.

Не вполне точны и слова о кратковременности его сотрудничества в эсеровской печати («всего 2–3 месяца»). Библиографические данные свидетельствуют, что этот период был все же более долгим, поскольку в течение всего 1917-го, а также в начале 1918 г. М. К. оставался неравнодушным участником текущих событий. Другое дело, что так называемая «общественно-политическая деятельность» была для него даже в эпохальные месяцы 1917 г. отнюдь не главным занятием. Преподавание в Шестой гимназии и Коммерческом училище, секретарские обязанности в Обществе изучения Сибири, заседания в комиссиях и подкомиссиях Русского географического общества, участие в Сибирском обществе, наконец, упомянутые им «магистерские экзамены» и «работа над диссертацией» – все это отнимало много сил и времени. При всем своем общественном темпераменте и горячем желании служить освобожденной от царизма России он даже в 1917–1918 гг. оставался в первую очередь ученым, исследователем и педагогом.

Весной 1918 г.