Читать книгу - "Гитлерленд. Третий Рейх глазами обычных туристов - Эндрю Нагорски"

люфтваффе усиливался в исключительной секретности, он добавил, что немцы уже демонстрируют все большую готовность показывать важные вещи именно американцам, а не представителям других стран. «Генерал Геринг особенно стремится к дружеским отношениям с Соединенными Штатами», – продолжал он, подчеркивая, что приглашение получено напрямую от командира люфтваффе и его Министерства авиации. «С чисто американской точки зрения я полагаю, что ваш визит сюда стал бы невероятно полезен для Родины, – писал Смит в заключение. – Уверен, что они постараются показать именно вам гораздо больше, чем показали бы нам».

Просьба Смита Линдбергу, который к тому времени жил в Англии со своей женой Анной, стараясь избежать постоянного внимания к нему в США после похищения и убийства его сына в 1932 г., оказалась судьбоносной. Линдберг ответил, что «очень стремится посмотреть на германские достижения в гражданской и военной авиации», и сделал после этого несколько визитов в Германию – из-за чего его заподозрили в симпатиях гитлеровскому режиму. Но его посещения принесли тот самый прорыв в сборе военных разведданных, на который надеялся Смит.

* * *

Смит наверняка знал, что немцы захотят использовать визит Линдберга для пропаганды, так что он старался не подпускать к знаменитому летчику прессу так долго, как сможет. Но когда была назначено время первого приезда с 22 июля по 1 августа 1936 г., то получилось, что последний его день совпал с днем открытия Олимпиады. Немцы настояли, чтобы Линдберг присутствовал на церемонии открытия в качестве специального гостя Геринга. Смит понимал, что это привлечет именно то внимание, которого он надеялся избежать, но поделать уже ничего не мог. Вместо этого он сосредоточился на согласовании с немцами длинного списка авиастроительных заводов, исследовательских институтов и частей люфтваффе, которые Линдберг сможет посетить, в сопровождении капитана Кенига или его самого. Таким образом, американские атташе получали возможность своими глазами посмотреть на то, что их интересовало, а также завязать новые полезные знакомства.

Когда Линдберги прилетели в Берлин на частном самолете, их встретили офицеры военно-воздушных сил, представители «Люфтганзы», другие представители немецкой авиации и американские военные атташе. Трумэн и Кэй предложили приехавшим поселиться у них в гостях, и обе семьи немедленно подружились. «Полковник Смит человек живой, умеющий хорошо говорить и задавать вопросы», – написала в своем дневнике Энн Морроу Линдберг. «Его жена внимательна, умна и очень интересна в общении».

Дневник Энн отражает характерные иллюзии человека, только что прибывшего в новую Германию («Так чисто, аккуратно, подстрижено, ухожено… Совсем не бедное впечатление… Всюду праздник, развешаны флаги»), но там хватало и иронических комментариев. «Все ходят в униформе, все щелкают каблуками. «Ja». Отрывистая речь. Меня едва замечают, женщин мало». Они с Чарльзом разделялись – его увозили в автомобиле без верха в сопровождении немецких офицеров, а она с Кэй и Кэтхен Смит «тихо ехали сзади» в закрытой машине. В связи с такими случаями она отмечала: «Ах да, в Германии у женщины подчиненное положение!» И о формальностях: «Постоянное поднимание руки только усложняет жизнь. Приходится делать это очень часто, а это требует места».

В первый день своего визита Чарльз был почетным гостем на званом обеде в авиаклубе, где присутствовали также высокопоставленные немецкие чиновники и американские дипломаты. Зная, что его попросят выступить, он подготовил речь и заранее показал её Трумэну. Речь эта была невеселой. «Мы, занимающиеся авиацией, несем на своих плечах особую ответственность: в мирное время мы сближаем народы, в военное – лишаем народы их защиты, – так он говорил. – Армия так же бессильна против авианалета, как кольчуга против пули».

Военной-воздушный флот превратил «защиту в нападение», сделав невозможной «защиту своих близких с помощью армии. Наши библиотеки, музеи, все, что мы ценим, – все уязвимо для бомбардировок». И все это подчеркивает, как важно правильно относиться к «революционным изменениям», принесенным авиацией. «Мы отвечаем за то, чтобы с её помощью не уничтожить то, что хотим защитить», – закончил Линдберг. Речь его напечатали в прессе многих стран, немецкая пресса не дала своих комментариев. По словам Кэй, «немцам эта речь не понравилась». Позже, обсуждая планы дальнейших визитов Линдберга, один чиновник заметил: «Только больше никаких речей».

Самым важным социальным событием во время визита Линдберга стал официальный обед в резиденции Геринга на Вильгельмштрассе. Там присутствовало множество важных представителей авиации, включая легендарного пилота Первой мировой войны Эрнста Удета. Линдберги и Смиты прибыли в черном «Мерседесе», в сопровождении нескольких мотоциклов, как почетные гости. Для Трумэна это было первой возможностью лично поговорить с главой люфтваффе – и он в полной мере воспользовался этой возможностью. «Геринг проявил много аспектов своей личности, – отметил он. – Он был попеременно увлекателен, радушен, тщеславен, умен, страшен и абсурден. Несмотря на его огромный лишний вес, по нему все же было видно, что в юности он мог быть красивым и эффектным».

Анна Линдберг написала, что сорокатрехлетний Геринг «красовался в белом пальто с золотым позументом – великолепный, молодой, крупный, настоящий раздутый Алкивиад…» Хозяин пожал гостье руку, но почти не посмотрел на нее. Анна сидела справа от Геринга и его жены Эмми, Кэй – слева, но хозяин все свое внимание уделял Чарльзу. Когда он спросил, кто был у Чарльза вторым пилотом, Кэй встряла и сказала, что это была Анна. Геринг ответил расхожим немецким выражением, переводящимся буквально как «нахожу это до смерти смешным». Другими словами, он ей не поверил.

Обед был вычурным, на нем подавалось пять разновидностей вин – по одному на каждое блюдо. Кэй даже изумилась: «Никогда не пробовала подобного нектара». Но если подобная роскошь произвела впечатление на гостей Геринга, то некоторые его более странные привычки их озадачили. Чарльз спросил, можно ли посмотреть на ручного львенка хозяина, и тот с радостью разрешил. Их провели по огромным залам, украшенным старыми гобеленами, с подсветкой как у картин, и другими предметами искусства. Потом все собрались в библиотеке, и в нее впустили молодого льва, эффектно распахнув перед ним двери. По оценкам Кэй, зверь был фута три ростом и четыре фута в длину, он оказался «совершенно не рад» увидеть перед собой внезапную толпу народа. «Давайте я покажу вам, какой милашка мой Ауги, – сказал Геринг. – Ауги, иди сюда».

Геринг сел на диван, и львенок ринулся к нему, прыгнул на колени и лизнул лицо. Кэй держалась на безопасном расстоянии, через стол от всего происходящего, но прекрасно видела, что случилось дальше. Один из немецких адьютантов вдруг рассмеялся. «Испуганный львенок обмочился прямо на эту белоснежную униформу! – вспоминала Кэй. – Геринг залился краской от шеи и вверх». Хозяин дома вскочил, «красный от ярости, с пылающими глазами». Эмми