Читать книгу - "Династии Сперанских, Филатовых, Живаго, Овчинниковых и ХХ век. Записки счастливого человека - Алексей Адрианович Овчинников"

В нашем доме жил профессор консерватории Генрих Густавович Нейгауз. Его супруга Милица Сергеевна нередко приходила к бабушке поговорить. Еще до войны бабушкин одесский брат доктор Филатов прислал письмо, в котором просил познакомить с Нейгаузом никому тогда не известного молодого пианиста Святослава Рихтера. Говорят, что он приехал в Москву и стал учиться в классе Нейгауза в консерватории, но по каким-то причинам был отчислен. Вскоре после войны он снова приехал в Москву и побывал у Сперанских. Слава запомнился мне тогда высоким, худющим, очень стеснительным и немного странноватым молодым человеком. Какое-то время, как мне помнится, Слава даже жил у нас, во всяком случае, не раз играл на рояле, стоявшем в маминой комнате. Значительно позже Святослав Рихтер, уже концертирующий пианист, навещал моих бабушку и деда на Рижском взморье во время их отдыха. У меня сохранилась его фотография в профиль со сложенными у лица руками с длинными, нервными пальцами на фоне заката, сделанная моим отцом.

Похожая история повторилась несколько лет спустя, когда по рекомендации Филатова из Одессы приехал певец Артур Айдинян. Он был эмигрантом и вернулся в Советский Союз из Греции, где подвергался репрессиям во время фашистского режима. После избиения в тюрьме он начал терять зрение и попал в Одессу к Филатову на лечение. Бабушка тоже принимала в нем живое участие, и Айдинян пел у нас в квартире очень красивым голосом разные неаполитанские песни. О дальнейшей его судьбе мне мало что известно. Знаю лишь, что он жил в Москве, но часто бывал в Одессе, где пользовался большой популярностью как лирико-драматический тенор. Там же он и умер в 1997 году.

Чтобы быть справедливым, к знаменитостям, населявшим «чкаловский» дом, надо отнести и скрипача Давида Ойстраха, и художника Константина Федоровича Юона. Их памятные доски теперь тоже висят на фасаде дома, выходящего на Земляной Вал, но с ними никто из Сперанских не был знаком.

Моя первая учительница английского языка Елена Александровна жила в соседнем с нашим подъезде. Она была дочерью известного армянского композитора Александра Афанасьевича Спендиарова и женой генерал-майора Владимира Михайловича Мясищева, авиаконструктора самолетов-бомбардировщиков. Мы приходили заниматься к Елене Александровне домой, и я не раз встречал там Владимира Михайловича. Он был высоким, сухощавым человеком с довольно красивым лицом. В нем была половина польской крови, и он даже говорил, как мне помнится, чуть-чуть с акцентом. Разговаривал он очень тихо и вежливо. Даже меня, мальчишку, называл на «вы». Мне кажется, что он был весьма сдержанным и сухим человеком. Мне трудно представить, чтобы он на кого-нибудь мог повысить голос или употребить нецензурное выражение. В отличие от мужа, Елена Александровна была довольно эмоциональной женщиной – сказывалась армянская кровь. Когда Мясищевы получили участок земли на Николиной Горе, Елена Александровна попросила моего отца сделать проект их дома. Отец спроектировал и построил им очень интересный и современный дом, получив за работу карманные золотые часы, чем, честно говоря, был весьма разочарован.

Отдельного рассказа заслуживает дочь Мясищевых Маша. Она была года на четыре-пять старше меня. Я помню ее худенькой, слегка сутулившейся девушкой с очень миловидным лицом и живыми черными глазами. Маша, или Машка, как звали ее во дворе, была, как говорится, бой-баба. С мужским характером, она предпочитала ходить в брюках, была резкой, на все имела свое мнение, классно умела ругаться, не хуже местных парней. Одно лето моя бабушка пригласила Машу провести некоторое время у нас на даче. Маша оказалась заводилой, придумщицей всяческих шалостей, она пользовалась большим авторитетом у всей молодежи, живущей у Сперанских и приходящей к ним в гости. Маша была поклонницей моей бабушки и искренне верила в чудодейственную силу ее левой руки, пожать которую неизменно приходила перед каждым экзаменом в школе и в институте. Бывая в гостях у Мясищевых на Николиной Горе, я встречал в компании Маши братьев Михалковых – Андрона, моего ровесника, и Никиту, мальчика, года на 4–5 моложе меня, и даже играл с ними теннис. Там же я встречал известных в то время артистов балета, супругов Александра Лапаури и Раису Стручкову. Я был приглашен и на свадьбу Маши, которую праздновали в ресторане «Прага» и где было много молодых артистов и детей известных людей, соседей Мясищевых по Николиной Горе и по их московской квартире на улице Грановского (теперь Романов переулок), куда они переехали из «чкаловского» дома. В последующие годы, после смерти Елены Александровны, связи с Мясищевыми мы уже не поддерживали, хотя я знаю, что у Маши родилась дочка Варя, которую я никогда не видел. Теперь Варя уже взрослая женщина, а Маша – давно бабушка.

Кроме Чкалова, в нашем доме жил и еще один знаменитый летчик, герой трансполярного перелета в Америку 1937 года, генерал-лейтенант Сергей Алексеевич Данилин. С его женой Варварой Павловной и сыном Алешей я был очень хорошо знаком, так как учился с Алешей в одном классе и даже одно время сидел с ним за одной партой. Мы называли друг друга «братцами» и редкий вечер не перезванивались насчет домашних заданий. Каждый год мы ходили друг к другу на дни рождений, а в 8-м или 9-м классе мы стали собираться у Данилиных учиться танцам. У Алешиного отца были очень редкие в те годы пластинки Петра Лещенко и Вертинского, которые он привез из Америки. Их не разрешалось выносить из дома, и мы, несколько мальчишек (девочек тогда у нас в приятельницах не было), разучивали танго и фокстроты у них на квартире, как говорится, «шерочка с машерочкой». Потом мы с Алешей ходили вместе в теннисную секцию на корты ЦДСА, где занимались у маминой приятельницы Антонины (тети Тоси) Гориной. Надо отдать должное Алеше Данилину, он научился играть в теннис лучше меня и, поступив в университет на физический факультет, несколько раз приглашал меня на университетские корты на Ленинских горах, каждый раз обыгрывая в пух и прах. К сожалению, Алеша Данилин очень рано умер, причины его смерти я не знаю.

Другим моим приятелем был Костя Страментов, который жил в нашем подъезде над нами. Его отец, Константин Евгеньевич, был профессором Московского инженерно-строительного института (МИСИ). Мать его, Ирина, была очень красивой женщиной, но с какой-то холодной, европейской красотой. Еще у Кости была младшая сестра Машенька, на которую в детстве мы внимания не обращали, а она выросла в восхитительную девушку. Костя в детстве увлекался всяческим оружием, и у него было несколько трофейных