Читать книгу - "Стихи и слезы и любовь. Поэтессы пушкинской эпохи - Елена Ивановна Майорова"

рассудка, Был, впрочем, он сын века хоть куда… С премудростью он излагал жене Значение семейного начала, Весь долг ее он сознавал вполне, Но сам меж тем стеснялся браком мало.

Когда же по просьбе Каролины провели ревизию её состояния и имущества, выяснилось, что Николай Павлов оставил её практически нищей: всё движимое и недвижимое имущество было заложено и перезаложено. Ввиду полного разорения профессор Яниш обратился с жалобой к московскому генерал-губернатору А. А. Закревскому на зятя на то, что тот своей карточной игрой и беспорядочной жизнью промотал состояние его дочери. Обвинения были жестоки и категоричны и повлекли серьезные последствия. Градоначальник поторопился свести личные счеты с писателем за злые стишки, в которых тот обличал его самодурство и произвол. В них Павлов с тонкой иронией спрашивал Закревского:

Какой же учредить ты думаешь закон? Какие новые установить порядки? Уж не мечтаешь ли, гордыней ослеплен, Воров перевести и посягнуть на взятки? За это не берись; остынет грозный пыл, И сокрушится власть, подобно хрупкой стали; Ведь это мозг костей, кровь наших русских жил. Ведь это на груди мы матери сосали.

Градоначальник рассчитывал обнаружить крапленые карты и публично обвинить Павлова в шулерстве. Крапленых колод не нашли, зато во время обыска (10 января 1853) обнаружили документы, компрометирующие друзей дома – посетителей салона, запрещенные книги и статьи Герцена, копию зальцбруннского письма Белинского к Гоголю, подлинник гоголевского ответа и проч. Делу был сообщен политический характер. По приказу Закревского Павлов был посажен в долговую яму, находившуюся в помещении бывшего царского зверинца. Это был беспрецедентный случай.

Общество расценило жалобу Янишей как политический донос. В прессе появились злые эпиграммы и пародии на Каролину. Общее мнение сформулировал отъявленный враг Павлова Соболевский в известной эпиграмме, очень легко запоминающейся, поэтому повторяемой всеми:

Ах, куда ни взглянешь, Все любви – могила!.. Мужа мамзель Яниш В яму посадила. Молит эта дама, Молит все о муже: — Будь ему та яма Уже, хуже, туже…

После отсидки в долговой тюрьме Павлов был выслан в Пермь, где жил с апреля до конца 1853 года. В письмах из Перми он жаловался на несправедливость обвинения и признавался одному своему другу: «одну я в жизни сделал гадость: женился на деньгах». Его письма полны рассказами о тяжелых душевных переживаниях, вызванных необходимостью находиться вдали от привычного круга. Но его ссылка продлилась недолго: благодаря влиятельным друзьям, действующим через императрицу, удалось вымолить «помилование» у Николая I. После ссылки он оставался под строжайшим полицейским надзором, а позже – секретным наблюдением. С тех пор Павлов часто щупал свой пульс и, вызывая общее сочувствие, жаловался на сердечные перебои.

Но нет худа без добра: злоключения Николая Филипповича привели к еще более широкому распространении его рукописных сатир и эпиграмм.

В то время как общество безоговорочно приняло сторону Павлова, Каролина оказалась в положении отверженной. Она тщетно пыталась утаить от кредиторов хотя бы часть денег – это стало предметом еще большего презрения. Мало того, что она «мужа в яму посадила», в бумагах ссыльного нашли ее «переписку с одним господином, которому она предлагала оставить Ник. Фил. и бежать с ним, – в Адалузию, в Гренаду». Это был тот самый молодой человек красивой наружности, которого Каролина, по ее словам, прочила в мужья Евгении.

Московская общественность отвернулась от поэтессы. Критик Шевырёв называл ее «нравственным чудовищем», бывший друг Грановский – «женщиной без сердца, без чести, без стыда».

Остракизм потряс оскорбленную и разоренную поэтессу. Защиту и поддержку она смогла найти только в родительском доме. Вместе с сыном она поселилась у стариков Янишей и жила на их небольшие средства. Освобожденная от иллюзорных чувств, Каролина понимала, что начинается новый период жизни, борьба за выживание не столько физическое, сколько нравственное:

Молчала дума роковая, И полужизнию жила я, Не помня тайных сил своих; И пробудили два-три слова В груди порыв бывалый снова И на устах бывалый стих. На вызов встрепенулось чутко Всё, что смирила власть рассудка; И борется душа опять С своими бреднями пустыми; И долго мне не сладить с ними, И долго по ночам не спать.

Оставаться в Москве было невозможно. Семья перебралась в Петербург. Творчество Павловой находило немало почитателей среди петербургского круга российских литераторов, но она чувствовала себя неуютно после перенесенных потрясений и испытывала серьезные денежные затруднения.

В северной столице Каролину постигло еще одно несчастье – умер от холеры ее отец, всегда остававшийся ей опорой во всех сложных ситуациях. Она впала в панику, боясь заразы, и не дождавшись погребения покойника, уехала с матерью и сыном в Дерпт. Хорошо и информированный доброхотами, Николай Павлов из Перми писал Шевырёву: «Накануне похорон теща моя, которая так любила мужа, и дочь его, испуганные, уехали в Дерпт, а прах его отдан был на произвол трактирного слуги, который заехал с ним не в ту церковь, и только в 12 часов ночи, через генерала Рорберга, родственника моей жены, поместили его в церковь; на другой день явились туда родные, ждали вдовы и дочери, но не дождались».

Это стало последней каплей, переполнившей чашу терпения общества. Теперь от Каролины отвернулись даже те немногие, которые ранее сочувствовали ей.

Сама Павлова объясняла, что жить в Дерпте дешевле, а сына-подростка