Читать книгу - "Левитан и Софья Кувшинникова - Иван Васильевич Евдокимов"

В двух сводчатых комнатах, занимаемых столовой, стояли простые деревянные столы. К часу дня Моисеевичи так выскребали и начищали их, что они блестели и всегда казались новыми. Голодный Левитан еще издали втягивал в себя запах свеженарезанного черного хлеба. На столах его лежали горки. В дни безденежные, безвыходные, долго не решаясь, мучаясь от стыда, став боком, чтобы было незаметнее, юноша потихоньку брал хлеб. Сжав его в руке, потолкавшись для отвода глаз в толпе более счастливых учеников, несущих тарелки с горячими щами, котлетами, Левитан осторожно выходил на улицу. Здесь он мог уже открыто есть, как бы дожевывая на ходу последний обеденный кусок.

Старики пользовались всеобщим уважением молодежи, которая постоянно у них одолжалась, никогда никому не отказывали в трудную минуту, — попросту забывали должников. Их было так много, что неграмотные Моисеевичи, понадеявшись на память, путали одного ученика с другим. По неписаным законам в школе обмануть Моисеевичей считалось позором. Товарищи осудили бы даже голодного Левитана за его поступок. Левитан давал себе слово, что больше он не будет красть, но недолго держал его.

В один из весенних дней, вскоре после начала занятий у Алексея Кондратьевича, обласканный за удачную работу в мастерской, Левитан вышел в коридор. Голова кружилась. Юноша почти ничего не ел пятые сутки. Сейчас он был так переполнен восторженными чувствами от похвалы Саврасова, что все другое на свете как будто бы не интересовало его. Землянкин еще звонил, а мимо уже пронеслась веселая, шумная, радостная молодежь, спешившая к Моисеевичам, и школа почти опустела.

Левитан видел в окно, как товарищи, обгоняя друг друга, мчались к флигелю. Юноша немного даже презирал их. Маленькие, ничтожные интересы руководили этими людьми. Они старались попасть первыми, чтобы до сутолоки схватить с буфетной стойки тарелку, металлическую ложку, подбежать к горячей плите, на которой дымились в котле щи, и получить свою порцию. Здесь Моисеевна щедро зачерпывала большой поварешкой кушанье, ловко до краев заполняла подставленную посуду. Вера получала деньги. Моисеич выдавал тарелки и ложки и почти не выпускал из рук широкого блестящего ножа, которым, окунув его в ведро с водой, резал хлеб. Горки его на столах быстро убывали, и приходилось часто подбавлять, не жалея заготовленных с ночи караваев.

Левитан сосредоточился на всем этом помимо своей воли. Вдруг с поразительной ясностью мимо губ Левитана проплыл по воздуху поджаренный румяный кусок мяса, запахло остро и сладко луком, маслом, картофелем… Юноша закрыл глаза. Все очарование искусства, которое за минуту до этого видения точно насыщало Левитана, бесследно исчезло. Он уж не мог отвлечь себя от соблазнов, завладевавших им все сильнее и настойчивее. Глаза, не отрываясь, смотрели на красный флигель, куда больше никто не входил, а между зданием школы и столовой стайка отъевшихся воробьев ненасытно подбирала крошки.

Юноша тоскливо подумал, что пропустит время, товарищи кончат обедать, в сводчатых комнатах, пропитанных вкусными запахами, поредеет и нельзя будет взять ломоть хлеба. Левитан заторопился. Выскочив на двор, вспугивая воробьев, юноша побежал. Запыхавшись, он переступил порог, и вся решимость пропала. Моисеич смотрел ему прямо в глаза, заметив позднего посетителя. Юноша был должен за три обеда. Просить ли снова? Страшно получить отказ и неловко злоупотреблять доверием старика. Но на буфете лежала последняя стопочка чистых тарелок. Скоро их не останется. Левитан застенчиво подошел к Моисеичу.

— Сколько за тобой? — спросил он.

— Тридцать три копейки.

— О, дружок, — вздохнул Моисеич, — это ведь много. Трудно тебе будет отдавать.

Левитан пообещал расплатиться на ближайшей неделе. Моисеич не поверил, что должник его так быстро разбогатеет.

— Ну уж разве клюквенного киселя дам, — сказал старик, — щи у нас нынче выкипели, за деньги не хватит. Помни, еще пятачок прирос к твоему долгу.

— Тридцать восемь копеек… — прошептал Левитан.

— Бабка, — крикнул Моисеич жене, — отпусти кисельку Исааку. Деньги получены.

Левитан бережно понес тарелку ярко-багрового густого киселя и стакан молока. Вид у художника был угрюмый, почти отчаянный: Левитан боялся расплескать свои сокровища.

Тридцать восемь копеек уплачивались сегодня. Завтра он начинал должать опять. И так до тех пор, пока художник не окончил школу.

Однажды Левитан только что взял кусок и спрятал его в карман. В это время с улицы вошел в хорошем пальто, в широкополой черной шляпе, какие тогда носили художники, незнакомый человек. По своему виду он резко выделялся среди присутствующих. Молодежь с любопытством разглядывала его, оставив свои тарелки. Левитан заметил, что незнакомец был взволнован. Он подошел к плите, поздоровался с Моисеевной и протянул ей несколько кредиток. Старуха удивленно посмотрела на нарядного художника, на деньги, отложила в сторону поварешку, кстати поправила на седой голове белоснежный чепчик и смахнула со лба крупные капли пота. Как будто Моисеевна сама обрадовалась передышке.

— Не понимаю, батюшка, — сказала она, — за что же это? Обед у нас семнадцать копеек, а у тебя полна горсть… Да и давать ли тебе? Ты ровно бы… не наш…

— Бери, Моисеевна, должен тебе, — ответил незнакомец, улыбаясь и настаивая, — за щи, за кашу, за кисель, за хлеб, за груды хлеба, что съел у тебя даром.

Он насильно положил ей в руку деньги. Моисеевна наклонилась поближе к лицу должника и вдруг радостно воскликнула:

— Узнала, узнала!.. Володька! Ах ты, батюшки! Совсем барин! Расфранченный-то какой! Про картинки твои слыхали! Как же можно! В газетах было! Вот рада, вот рада! Садись. Отобедай по старой памяти. Котлеты нынче у нас отменные. Мясо черкасское. Все в жирку. Язык проглотишь.

Художник поблагодарил, отказался и быстро вышел. Моисеевна долго не могла успокоиться.

— Ах ты, соколик! — громко произносила она. — Какой человек честный! И позабыла, и не попросила бы, сам принес!

Впоследствии Левитан сделал то же, придя сюда знаменитым мастером.

Юноша стыдился своей бедности и скрывал ее от всех. Он притворялся веселым, довольным, беспечным. Никто никогда не слыхал от него жалоб, даже самые близкие друзья. Многие из учеников щеголяли бедностью. Они презирали «крахмальные воротнички», как назывались прилично одетые люди. Эти нищие «щеголи» ходили с подчеркнутым пренебрежением к своему ветхому, нечищеному платью, не заботились залатать его, не починяли сапог, из которых смотрели пальцы. Левитан старался одеваться опрятнее. И ему как-то удавалось поддерживать свой многолетний клетчатый пиджак и короткие брюки в порядке.

Но бедность была вопиюща и ясна и никого не могла обмануть. О бедствиях и скрытности Левитана ходили по школе фантастические слухи, как и об его необыкновенном даровании, которое заметили и товарищи и учителя еще в первых робких ученических работах. Левитан не просил помощи. Но