Читать книгу - "Дикая тишина - Рэйнор Винн"

Ознакомительный фрагментна холм наползет коричневое облачко, а потом выскакивать из укрытия, изо всех сил хлопая в ладоши, и смотреть, как кролики резко поднимают головы от еды, а потом стремглав бросаются к своим норкам, словно грязная вода, утекающая в раковину. Когда я подросла, то перестала хлопать в ладоши и часами просто наблюдала за иерархическим устройством коричневого кроличьего мира. Старшие животные выбирались далеко в поле, молодняк оставался поближе к укрытию, а часовые несли караул: они не опускались к земле, чтобы поесть, а стояли на задних лапках, присматриваясь, прислушиваясь и, если что, подавали сигнал об опасности. Как только они начинали с глухим стуком барабанить мощными задними лапами по земле, вся стая бросала еду, мчалась к отверстиям в склоне холма и исчезала в них.

Дойдя до домика егеря на опушке леса, я всмотрелась в поле, но увидела только зелень. Я остановилась и похлопала в ладоши в ожидании бурых теней. Ничто не шелохнулось: поле будто застыло в холодном, влажном зимнем воздухе. Здесь, в вольерах, окруженных высокой железной оградой, егерь когда-то держал гончих для лисьей охоты. Они громко лаяли каждый раз, когда кто-то проходил мимо, и звук отдавался по всей долине. Это были крепкие, сильные, мускулистые собаки, и егерь ходил среди них совершенно спокойно, они лизали ему руки, как домашние любимцы, а вовсе не как безжалостные убийцы. Мне приходилось видеть, как они разрывают лису на части, и мне даже не нужно было запрещать подходить к ним; ни за какие коврижки я бы к ним не приблизилась.

Домик егеря стоял в дальнем углу «парка», поля, где держали овец в период ягнения. За домом поле шло вниз, и как раз сюда, в уголок между лесом и вольерами, под кроны деревьев, рядом со страшными охотничьими собаками, приходили рожать овцы, беззащитные перед лисами, жившими на опушке. Раз за разом овцы выбирали именно это место, когда им пора было ягниться, надеясь, что присутствие собак удержит лис от нападения. Приходили сюда, потому что могли найти здесь укрытие в момент уязвимости. Парадокс на лесной опушке. Но теперь железная ограда исчезла, вольеры превратились в бунгало, а перед домиком егеря стоял новенький внедорожник. Изменилось и еще кое-что. Проходя по местам, которые были мне так хорошо знакомы, как если бы я уехала отсюда только вчера, я везде чувствовала эту перемену. Да, исчезли деревенские жители, их место заняли пенсионеры и люди, ездящие в город по делам, поместье лишилось своего рабочего сердца. Но это произошло уже давно, а перемена проникла глубже, и я никак не могла ее сформулировать. Пожав плечами, я удовлетворилась тем, что, возможно, все дело во мне; может быть, это я теперь смотрю на все другими глазами.

Я пошла дальше по полю. Когда старый дом был главным хозяйским домом в усадьбе, здесь располагался основной подъезд к имению, посыпанная гравием дорога, обсаженная дубами. Но в XVIII веке хозяева поместья выстроили новый особняк, а старый оставили ветшать. Из аллеи уцелели всего два дуба, кора на них потрескалась от старости, ветви искривились, но еще тянулись в небо в поисках последнего солнечного луча. Корни разбухшими узлами бугрились у основания стволов; один из них был настолько велик, что образовал что-то вроде шишковатого сидения. Я присела на него, чтобы полюбоваться видом. Мне слышалось эхо моих собственных шагов: в детстве я часами играла вокруг этого дерева, перескакивая с корня на корень. Это происходило не от скуки и не от нечего делать – скорее, я была зачарована.

Места моего детства простирались передо мной. В низине, на дне лощины, как в чаше: отсюда разбегались все тропинки моей жизни. Солнце стояло выше, и кирпичи уже не казались розовыми, они вернули себе законный оранжево-красный цвет. Каждый раз, попадая сюда, я невольно удивлялась – я по-прежнему ожидала увидеть огромную плакучую иву, которая когда-то стояла перед домом, закрывая его, пряча его секреты. Зажмурившись, я и сейчас слышала, как перешептываются ее ветви, качаясь у самой земли. Я бегу к этому зеленому занавесу, мои ручки тянутся к тоненьким побегам, хватаются за них, и вот я уже раскачиваюсь на верхушке дерева или просто прячусь в листьях, выглядывая наружу. Голос мамы, гневный, напряженный, повелительный: «Слезь оттуда! Сколько раз тебе повторять?» Но я не слезаю; покачиваюсь среди зелени, прижавшись к ветке, и смотрю сквозь нежные продолговатые листья, как родители разыскивают меня, раздвигая побеги.

«Эти ветки нужно убрать. Подрежь их так, чтоб она не доставала».

И вот каждую весну дерево подрезали так, что ветви свисали с верхушки коротеньким каре. Но ива растет с непревзойденной скоростью, так что к середине лета листья уже снова подметали землю, и моя жизнь под зеленым куполом возобновлялась.

В кармане зазвонил мобильник, вернув меня к реальности. Я открыла глаза, мамин голос затих вдали, дерево исчезло, фасад дома стоял оголенный. Идеально пропорциональный фасад в пять окон, крыльцо в георгианском стиле с отполированными ступенями. Скрывать больше нечего, никто не прячет тайн за завесой из листьев.

– У вашей матери был инсульт. Приезжайте немедленно.

– Но как? Она же выписывается в среду – вы же сказали, что ей лучше?

– Приезжайте, мы обо всем поговорим на месте.

///////

Я вернулась в надоевшую душную жару больничного крыла, и медсестра провела меня в кабинет врача.

– У вашей мамы был инсульт. Ишемический инсульт в бассейне передней мозговой артерии. Состояние тяжелое и пока прогрессирует.

– Прогрессирует? Но она ведь в больнице. Просто дайте ей лекарство, которое его остановит.

Доктор покачал головой, лицо его выражало нечто среднее между жалостью и раздражением.

– А как же рекламные ролики «останови инсульт»? Те, в которых говорится, что, если вовремя распознать признаки, человека можно спасти? Она ведь уже в больнице, где как не здесь могут вовремя распознать все признаки инсульта? И что это вообще означает – «в бассейне передней мозговой артерии»?

– Это значит, что у нее обширный ишемический инсульт. Мы не узнаем подробностей, пока не сделаем снимки, но уже сейчас можно сказать, что инсульт тяжелый и обширный.

– Обширный?

///////

Когда ее вкатывали назад в палату, она неподвижно лежала на койке. Соседи по палате молча наблюдали за нами, и я видела на их лицах замешательство. Это было отделение респираторных заболеваний; пациенты привыкли к виду кислородных масок и медсестер, но подобное было для них в новинку. Сестра задернула вокруг нас голубые занавески, и мы с мамой остались вдвоем. Вернулся доктор с результатами анализов и заговорил со мной приглушенным голосом.

– Похоже, ее