Читать книгу - "Жизнь русского обывателя. Часть 3. От дворца до острога - Леонид Васильевич Беловинский"

одного поля ягоды, находили, однако же, необходимым бороться с существующим течением, занимать служебные места по выборам и в администрации и дослуживаться при случае до высоких чинов и влиятельного положения… Они чужды России, но думают действовать именем ее и как будто ради нее. Чужие и духом, и верою, и воспитанием, они с каждым поколением благодаря женскому элементу в этих семьях, еще более чуждым всего русского, все резче находятся под обаянием того или другого иностранного влияния […]

Ольга Николаевна (Скобелева. – Л. Б.) родилась и прожила детство «в стране плодливой и мохровой, где рожь родится сам десять…». Родители ее Полтавцевы были тамбовские помещики… О.Н. возлюбила более всего Францию. Париж ей заменил родину… Глумление над всем русским и презрение к прошлому было обычным явлением в среде Скобелевых. Противно это явление всегда, когда оно встречается в салонах воспитанных в этом духе хозяев, получивших такое направление не добровольно, а по наследству. Но здесь, у О. Н. Скобелевой-Полтавцевой это было не унаследовано; …здесь это было добровольным отречением в виде непременного условия для достижения известных целей… Все они иностранцы до глубины души, все пропитаны Парижем и Второй империей» (195, с. 102, 108).

Объемистые мемуары Шереметева переполнены именами русской аристократии, составлявшей весь свет. Что же яркого и поучительного можно почерпнуть из жизни этих людей? Ничего! Перекрестные браки, знакомства, гостиные, гвардейская служба и служба при дворе – глазу не за что зацепиться. Мемуарист мог бы и не метать громы на головы этих людей: абсолютная пустота содержания при огромнейшем количестве мелких фактов – вот и все. Как говорится: «Умри, Денис, – лучше не напишешь».

Разумеется, ничего нельзя абсолютизировать. Не следует забывать, что каков бы ни был общий уровень воспитания и образования в свете, а все-таки это была самая воспитанная и образованная часть населения страны. Следовательно, именно в столичном дворянстве и вращалась та его часть, которая была интеллектуальной элитой страны в течение нескольких десятилетий. Подытоживая инвективы против пустоты света и противопоставляя ему аристократию интеллекта, имеет смысл привести высказывание в высшей степени светского человека, графа В. А. Соллогуба, вращавшегося, однако, не только в аристократических гостиных: «Жизнь общерусская не имела ничего общего с жизнью светскою, петербургскою, где редко кто бывал сыном своего номинального отца, а некоторые дамы даже не говорили вовсе по-русски. Я многих таких видел. Они чрезвычайно жеманились и подпрыгивали на стульях, шевеля перед лицом указательным пальцем. Такова была мода, вместе с ношением коротких талий и огромных тюрбанов. Но в то же время возникли идеологи, мыслители, искатели социальной правды и даже философского камня, что, впрочем, одно и то же» (166, с. 364–365).

Одним из примечательных явлений городской дворянской культуры первой половины XIX в., вернее, культуры дворянской интеллектуальной элиты были салоны – литературно-художественные или музыкальные; во второй половине XIX, а особенно начале ХХ в. их место заменили салоны буржуазной интеллигенции. Возникли дворянские салоны во Франции в середине XVII в. в среде фрондирующего дворянства, но в России, где в эпоху Николая I невозможно было никакое публичное проявление оппозиционной мысли, они приобрели особое значение: за литературными, художественными, философскими разговорами здесь скрывалось политическое инакомыслие. Недаром именно в салоне А. П. Елагиной в Москве сформировалось русское славянофильство. Правда, не лишним будет отметить, что большей частью наиболее известные салоны принадлежали не аристократии, а среднему дворянству и посещались средним дворянством. Вообще светское общество при огромных возможностях оказалось пустоцветом, почти ничего не создав; так, та часть русской литературы, которая была создана дворянами и которой мы гордимся, принадлежит не выходцам из высшего света, а именно среднему и преимущественно поместному дворянству.

За малым исключением хозяйками салонов были достаточно образованные, живые и обаятельные женщины, способные не только привлекать мужчин и придавать оживление общественному собранию, но и своим необычайным тактом и шармом объединять разнородные, иногда диаметрально противоположные общественные элементы. Князь П. А. Вяземский, называвший умение «держать» салон искусством, писал: «Ум женщины тем и обольщает и господствует, что он отменно чуток на чужой ум. Женский ум часто гостеприимен; он охотно завязывает и приветствует умных гостей, заботливо и ловко устраивая их у себя». Сожалея в 60-х гг. об исчезновении салонов прежнего типа, он отмечал: «Не жалеть денег на праздник еще ничего не значит. В звании, в обязанностях гостеприимной хозяйки дома есть, без сомнения, своя доля художества; тут надобно призвание и умение, приобретаемое опытностью… Этот тип женщины исчез» (Цит. по: 153, с. 48). В Москве такой хозяйкой салона была знаменитая Зинаида Волконская. В Петербурге же «Салон Е. А. Карамзиной в течение двадцати и более лет был одним из самых привлекательных центров петербургской общественной жизни, – писала А. Ф. Тютчева, – истинным оазисом литературных и умственных интересов среди блестящего и пышного, но мало одухотворенного петербургского света… Вся литературно образованная и культурная молодежь моего времени принадлежала к высшим слоям русского общества, и Карамзин незаметным образом, как-то само собой сделался руководителем и центром того литературного кружка, который в то время являлся и наиболее аристократическим кружком. После смерти Карамзина весь этот литературный мир продолжал группироваться вокруг его вдовы; так случилось, что в скромном салоне Е. А. Карамзиной в течение более двадцати лет собиралась самая культурная и образованная часть русского общества.

Я познакомилась с этим салоном лишь в самые последние годы жизни Екатерины Андреевны, уже в то время, когда самые выдающиеся писатели, входившие в него, как Пушкин, Дашков, Боратынский, Лермонтов, сошли со сцены. Но традиции интересной беседы и умственных интересов сохранялись по-прежнему, и в этой скромной гостиной с патриархальной обстановкой, с мебелью, обитой красным шерстяным штофом, сильно выцветшим от времени, можно было видеть самых хорошеньких и самых нарядных петербургских женщин в элегантных бальных туалетах прямо с придворного бала или пышного празднества, расположившимися на красной оттоманке, за затянувшейся иногда до четырех часов утра беседой. Вельможи, дипломаты, писатели, светские львы, художники – все дружески встречались на этой общей почве: здесь всегда можно было узнать самые последние политические новости, услышать интересное обсуждение вопроса дня или только что появившейся книги; отсюда люди уходили освеженные, отдохнувшие, оживленные. Трудно объяснить, откуда исходило то обаяние, благодаря которому, как только вы переступали порог салона Карамзиных, вы чувствовали себя свободнее и оживленнее, мысли становились смелей, разговоры живей и остроумней. Серьезный и радушный прием Екатерины Андреевны, неизменно разливавшей чай за большим самоваром, создавал ту атмосферу доброжелательства и гостеприимства, которой мы все дышали в большой красной гостиной. Но умной и вдохновенной руководительницей и душой этого гостеприимного салона была несомненно София Николаевна, дочь Карамзина от его первого брака с Елизаветой Ивановной Протасовой, скончавшейся при рождении этой дочери. Перед началом вечера Софи, как опытный генерал на поле сражения и