Читать книгу - "Пепел перемен, Том 6: Тень железной руки - Илья Витальевич Карпов"

Выкорчевать яблоню оказалось просто. Куда труднее инквизитору было чувствовать агонию умирающего дерева, которую он ощутил, едва прикоснувшись к коре. Хоть оно и смирилось со своей судьбой, снедаемое болезнью, но эта печальная необходимость наполнила душу Грегориона печалью.

— О, вы уже справились, — послышался голос настоятельницы из-за спины. — Грустно зрелище, верно? Мало что так удручает, как вид мёртвого дерева. Раз вы так быстро справились, отдаю вас в распоряжение сестры-келариссы. Она следит, чтобы грядки были прополоты, а запасы полны. Уверен, вам ещё найдётся работа. Это место истосковалось по мужским рукам…

Весь день инквизитор восстанавливал покосившиеся ограды, носил воду и рубил дрова, словом, делал всё то, на что у монахинь ушло бы куда больше времени и сил. У берега реки Грегорион спрятал за пазуху нагревшийся на солнце округлый камень и украдкой принёс его в больницу, где предложил Мерайе в качестве этакой грелки.

— Послушницы делают так, чтобы унять боль в лунные дни, — сказал он. — Только спрячь, пусть никто не видит.

Вечером инквизитору выдали немного еды на троих. Монашеский паёк оказался весьма скромен: ломоть хлеба, кусок сыра величиной едва ли больше кулачка принцессы, и маленький кувшинчик разбавленного вина. В прежние годы Грегориону едва ли хватило этого, чтобы наесться одному, теперь же он и не думал просить большего: Дэйну и Мерайе этого вполне хватит. Открыв дверь в больницу, он первым делом почуял терпкий запах крови.

— К вам никто не заходил? — обеспокоенно спросил инквизитор.

— Кроме тебя — только одна монахиня, — ответил Дэйн. — Она принесла пару овчинных одеял. Сказала, ночи сейчас прохладные.

— Тогда будем надеяться, что у неё не такой острый нос, как у меня. Как себя чувствует Мерайя?

— Я… В порядке, — отозвалась принцесса. — Готова даже… Немного поесть…

Когда Дэйн помог девушке сесть, инквизитор увидел красные пятна на соломе.

— Нужно перебрать подстилку, — выдохнул он. — И выстирать накидку, чтобы не пачкала кровью.

— Я схожу, — предложил рыцарь. — Устал сидеть здесь целый день, да и…

— Стирать одной рукой? — укоризненно спросил Грегорион, и Дэйну ничего не оставалось, кроме как согласиться.

Вернулся инквизитор уже когда совсем стемнело, а его спутники крепко спали. Развесив мокрые монашеские одёжки на спинки кроватей, он сел на пол и стал размышлять под звуки начавшегося дождя.

Так значит здесь росла Агна? Эти камни, эта земля и деревья помнят её ещё совсем девочкой. Наверняка такой помнит её и настоятельница Ферлисса. Быть может, стоит с ней поговорить? Узнать, почему Агна стала… такой.

Грегорион усмехнулся про себя. Если что и умерло в нём безвозвратно после встречи с архимагом, то точно не любопытство.

Глава 18

Ночь для спутников Грегориона прошла неспокойно, но иного он и не ожидал. То была особенность жизни в монастыре — подчинение его обитателей строгому распорядку. Удар колокола — сёстры пробуждались посреди ночи для первой службы. Через пару часов два удара — ложились спать. Удар — утренняя молитва, совсем короткая. Два — снова пора спать. Колокол звонит вновь — рассвет, пора вставать…

Инквизитору было жаль всю ночь видеть, как Дэйн и Мерайя просыпаются и ворочаются при каждом колокольном сигнале, но они, в отличие от монахинь, хотя бы могли снова погрузиться в сон. За пару часов до полудня в больницу заглянула сестра-келарисса, облачённая в то же серое одеяние. Она поинтересовалась, как себя чувствует отравившийся бедняга.

— Ему уже лучше, благодарю, — улыбнулся Дэйн. — Ваше снадобье — настоящее чудо.

— Мы лишь исполняем волю Владык милосердия, — склонила голову сестра. — Сегодня работы будет не так много. Вы так быстро со всем справляетесь, что рискуете ввергнуть обитель в грех праздности. Если угодно, можете в свободное время посетить молитву.

Грегорион охотно воспользовался предложением, после того как перенёс из подвала бочонки с вином. Он давно не был на богослужениях и не слышал хорового пения, прославляющего богов. В столичном Храме Троих по большим праздникам в мессах участвовали больше сотни послушников и послушниц. Правда, Марта рассказывала, что пели они не все, поскольку не каждого боги одарили красивым голосом и способностью гармонично влиться в хор. Такие либо участвовали в служении молча, либо просто открывали рот, словно рыбы, создавая видимость огромного хора. Такая традиция возникла при Эйермунде Святом, который при виде поющих юношей и девушек мог по-настоящему пустить слезу от восторга.

Конечно, монастырская церквушка ни в какое сравнение не шла с огромным сводчатым залом Храма Троих, а на певческой площадке за алтарём едва ли поместилось бы и три десятка певчих… Но было в этом для Грегориона нечто уютное. Наверное, осуществи инквизитор свою мечту взять Марту в жёны и уехать подальше от столицы, он бы поселился в уединённой деревеньке, подальше от городской суеты. А раз в неделю они бы ездили в такой вот небольшой монастырь, где слушали бы скромные службы, призванные не развлечь сильных мира сего, а по-настоящему прославлять богов.

Прозвенел колокол, и через некоторое время церковь стали наполнять сёстры. Грегорион встал в стороне от входа и наблюдал, как девушки в белых, серых и бурых одеждах, склонив голову, молча занимали свои места на площадке. На алтаре зажгли ароматные свечи, принесли широкую книгу. Когда сестёр собралось ровно двадцать, в церковь вошла настоятельница. Она встала у алтаря, бросила взгляд на инквизитора и запела.

Певческий голос матушки Ферлиссы оказался ниже, чем можно было от неё ожидать. Грегориону этот гимн был не знаком, но то и неудивительно: в столичном храме прославляли Троих, здесь же, по видимости, песнопения должны быть о Холаре и Аминее. Вступили монахини. Сначала низкие голоса, потом всё выше, пока не дошёл черёд до самых звонкоголосых сестёр.

Хор пел ровно и гармонично, вот только сама гимн отчего-то вызывал недоумение. Слов инквизитор не различал, но мелодия, начавшаяся торжественно, со временем становилась всё более тревожной и оставляла на душе гнетущее чувство тяжести. Она напирала и отступала, точно кузнечный молот, стремящийся придать бесформенному куску металла идеально ровный устойчивый вид. Пение сестёр вовсе не походило на то, что приходит на ум при словах «Владыки милосердия». В нём не ощущалось ни великодушной доброты Холара, ни тем более избавляющего от страданий прикосновения Аминеи.

Не в силах более выносить этого пусть и мелодичного, но всё же гнёта, Грегорион