Читать книгу - "Магда Нахман. Художник в изгнании - Лина Бернштейн"

знаменитой эпидемии смертоносного гриппа, сама переболела этой болезнью в младенчестве и в результате осложнения осталась умственно неполноценной. (По косвенным данным, Набоковы и Анна Фейгина были знакомы с семьей Адели в Швейцарии.) В романе девочка Ирина потеряла разум, наблюдая, как красноармейцы выталкивают ее отца из окна движущегося поезда.

К концу 1923 года, то есть через год после прибытия Магды в Берлин, русские эмигранты начали массово покидать Германию. Безудержная инфляция после окончания Первой мировой войны привела страну в крайне бедственное состояние. Того, на что утром можно было купить буханку хлеба, к полудню не хватало и на корочку. Только те, у кого была иностранная валюта, могли спокойно покупать продукты. Остальные продавали все, что можно было продать: драгоценности, одежду, самих себя. Магда и Ачария снова столкнулись с голодом и страданиями. К осени инфляцию удалось приостановить. Немецкая марка была переоценена и стабилизирована, и цены в Германии стали столь же высокими, как и в других европейских странах. Квартирная плата повысилась. Государственные пособия, на которые некоторые русские эмигранты имели право, стали менее щедрыми и грозили прекратиться вовсе. Поддержка со стороны различных русских благотворительных организаций уменьшилась. Найти оплачиваемую работу стало еще сложнее. Культурные возможности, доступные в начале 1920-х годов, сокращались вместе с книжным и художественным рынками. Веских причин оставаться в Берлине становилось все меньше, и многие переезжали в Париж, Прагу, Великобританию или Соединенные Штаты. Как писал Николай Набоков, Берлин «отходил назад к туземцам»[429].

Магда и Ачария остались. Они не могли никуда двинуться из-за отсутствия документов. Некоторые из их друзей все еще жили в Берлине, в том числе Набоковы, которые, как и Магда, оказались в числе последних русских, покинувших Германию. Среди других друзей были Анна Фейгина, Вадим и Екатерина Фалилеевы, Сергей Колесников. Возможно, Магда поддерживала дружеские отношения с Василием Масютиным (1884–1955) и Константином Горбатовым (1876–1945), двумя художниками, которые участвовали в групповой выставке 1929 года и также оставались в Берлине[430]. Были и другие – общины индийцев и анархистов, с которыми Магда была связана через мужа.

Рис. 37. Магда Нахман. Буквица для рассказа «Aus den Tagen des Schinderhannes» («Во дни

Шин дерханнеса», из книги Jiidischer Jugendkalender, Jiidischer Verlag I Berlin 1930/1931. С разрешения издательства Suhrkamp, 2020)

За годы, проведенные в Берлине, Магда познакомилась с гораздо большим количеством евреев, чем в России. В 1923 году евреи составляли около одной четверти из 360 тысяч русских эмигрантов в Германии, большинство из них осели в Берлине; многие занимали видные места в различных сферах эмигрантской жизни. Среди них были врачи, банкиры, юристы, ученые, издатели, писатели, поэты и художники, многие из которых также установили контакты с немецкими евреями.

В выпусках «Еврейского календаря для детей» за 1928–1929 годы и «Еврейского календаря для молодежи» за 1930–1931 годы, в которых вместе с еврейским календарем публиковались стихи, пьесы, рассказы, иллюстрированные еврейскими художниками, были и работы Магды. «Календари» выпускались берлинским издательством «Jiidischer Verlag», среди основателей которого были Мартин Бубер и Хаим Вейцман (рис. 37 и 38).

Хотя Максимилиан Нахман был евреем, Магда, как и все ее братья и сестры, была крещена и воспитана в лютеранстве. Но издатели «Календаря», которые нанимали еврейских художников для иллюстрирования своих публикаций, вполне могли предположить, что Магда с ее откровенно еврейской фамилией на самом деле была еврейкой – что в определенной степени было правдой. Это приводит к вопросу о том, как Магда идентифицировала себя этнически и как другие идентифицировали ее. В письмах она часто говорит о красоте церковных служб и соотносит время тех или иных событий с церковными праздниками, которые отмечала семья (Рождество, Пасха, Пятидесятница). Ее самые близкие друзья в России знали, что Магда имеет отношение к еврейству. Например, в 1918 году Юлия писала ей в Ликино о выставке еврейских художников, в которой Магде предложили участвовать: «Леня Файнберг хотел получить твои вещи для еврейской выставки, мирясь с твоим лютеранством ради культурности твоей живописи»[431]. Об этом также свидетельствует тот факт, что рефлексивный антисемитизм, который другие подруги демонстрировали в своих письмах друг к другу, никогда не звучал в их письмах к Магде.

Рис. 38. Магда Нахман. Сцена из рассказа «Aus den Tagen des Schinderhannes», («Во дни Шиндерханнеса», из книги Jiidischer Jugendkalender, Jiidischer Verlag /Berlin 1930/1931. С разрешения издательства Suhrkamp, 2020)

Независимо от того, в какой степени Магда считала себя еврейкой, она наверняка чувствовала свою уязвимость, поскольку к концу 1920-х годов антисемитизм в Германии становился все более явным. В русских антисемитских монархических кругах ведущую русскоязычную газету «Руль» считали «еврейской», так как ее редакция состояла преимущественно из евреев, и это несмотря на то, что среди ее основателей и активнейших участников был такой видный представитель русского дворянства, как Владимир Дмитриевич Набоков. Его сына Владимира называли «полужидом», потому что он был женат на еврейке[432]. С ростом нацизма в Германии антисемитские высказывания в кругах русской эмиграции стали более выраженными:

К весне 1933 года в Германии в общей сложности оставалось около пятидесяти тысяч <русских> эмигрантов, и всего около десяти тысяч в Берлине. Большинство оставшихся составляли русские немцы, а преобладающие политические взгляды сдвинулись до крайней степени вправо. Немногие другие эмигранты могли найти в Третьем рейхе убежище. Берлин перестал быть культурным центром, каким он был десять лет тому назад[433].

Положение Ачарии также становилось опасным. До и во время Первой мировой войны Германия использовала индийских националистов в борьбе против англичан. После войны отношения между Великобританией и Веймарской Германией склонялись к сотрудничеству, а не враждебности. Одна из причин такого положения вещей заключалась в том, что до войны торговля с Индией вносила значительный вклад в немецкую экономику, и теперь немцы стремились восстановить и расширить свои торговые отношения с субконтинентом. Со своей стороны, англичане рассчитывали, что немцы подавят антибританскую пропаганду индийских националистов, базирующихся в Германии. Они требовали обмена информацией об индийцах, поселившихся в стране. Некоторое время немцы лавировали между умиротворением англичан и защитой своих бывших индийских союзников. (Так, например, в начале 1920-х годов Курт Прюфер с готовностью встал на защиту Ачарии.) Но все чаще индийцы оказывались нежеланными и преследуемыми. С укреплением нацизма ситуация стала тяжелой и рискованной. Как пишет Нироде Барооах, биограф Чатто:

<Нацисты> выступали против национальной борьбы Индии за свободу… Гитлер, как верховный нацистский лидер, твердо заявлял <в 1931 году>, что