Читать книгу - "Когда-то тому назад... Сказки английских писателей - Джон Рескин"

делать? Мои лучники просто целились в ястреба, они заметили его, когда он был еще далеко. — Он подозвал капитана. — Вы попали в этого ястреба? — спросил он.

— Только одним выстрелом, сир, в бакен… в хвостовое оперение.

Король повернулся к Гиацинте:

— Только одним выстрелом, в бакен… в хвостовое оперение. Что это ты вспомнила короля Бародии, дорогая моя?

— Папочка, какой ты злой! Бедняжке прямо в бакенбарду попали!

— Его величеству королю Бародии? В бакенбарду? Дитя мое, это ужасно! Но, что же он там делал? Боже, боже, какое несчастье! Надо сочинить ноту и извиниться.

— Я бы оставила за ним право на первую ноту, — сказала Гиацинта.

— Да, да, ты права. Без сомнения, он захочет объяснить, как он туда попал. Минутку, дорогая. — Он подошел к лучникам, которые снова выстроились в шеренгу. — Можете вести людей вниз, капитан, — разрешил он.

— Есть, ваше величество.

Его величество поспешно оглядел стены замка, затем конфиденциально обратился к капитану:

— Ммм… который же из них… ммм… — он приложил палец к щеке, — ммм… ну, да? Вон тот, слева? Да, да.

Он приблизился к солдату, стоявшему на левом фланге, и вложил ему в руку кошелек с золотом:

— Ты отлично владеешь луком, приятель! Рука у тебя твердая. Никогда не видел, чтобы стрела летела так высоко.

Взвод откозырял и удалился. Король с Гиацинтой уселись завтракать.

— Положить тебе барабульку, доченька? — спросил он.

Никогда великий канцлер Бародии не забывал этого утра, да и жене своей не давал его забыть. Если он начинал фразу: «Это мне напоминает, дорогая, тот день, когда…» — то гости понимали, что пора уходить, но его семье деваться было некуда. Приходилось выслушивать все до конца.

Тот день и в самом деле был для него тяжелым. В девять часов его вызвали во дворец. Он застал короля в отвратительном настроении: тот поглаживал щеку, бакенбарда у него повисла. Его величество настаивал на немедленном объявлении войны, канцлер же склонялся к угрожающей ноте.

— По крайней мере, ваше величество, — просил он, — позвольте мне сначала обратиться к прецедентам.

— Подобное оскорбление, — холодно возразил король, — не имеет прецедентов.

— Не совсем так, сир, подобные прискорбные случаи… ммм… бывали.

— Это гораздо хуже, чем прискорбный случай.

— Мне следовало сказать — грубое нарушение законности, ваше величество. Ваш незабвенный покойный дедушка имел несчастье испытать на себе заклятье арабского короля, по которому был вынужден — или, я бы сказал, предпочел — в течение нескольких недель ходить на четвереньках. Возможно, ваше величество помнит, как его верные подданные сочли своим долгом избрать аналогичный способ передвижения. И хотя случай вашего величества не совсем аналогичен…

— Никакой аналогии не вижу, — холодно отрезал король.

— Я неудачно выразился, мне следовало сказать — хотя случай вашего величества вовсе не адекватен, образ действий подданных в случае с вашим августейшим дедушкой…

— Плевать мне, что вы сделаете с вашими бакенбардами, плевать, что другие сделают со своими, — перебил король, продолжая поглаживать щеку, — я жажду крови короля Евралии. — Он окинул взглядом придворных. — Любому, кто принесет мне голову этого короля, я отдам руку своей дочери.

Наступило глубокое молчание, наконец, кто-то осторожно спросил:

— Которой дочери?

— Старшей, — ответил король.

Снова глубокое молчание.

— Я предлагаю, ваше величество, — сказал канцлер, — для начала просто обменяться угрожающими нотами, а тем временем мы прочешем все королевство в поисках волшебника, который сможет отомстить за вас его величеству королю Евралии. К примеру, сир, король, у которого голова перевернута макушкой вниз, лишен того королевского достоинства, каковое необходимо для того, чтобы он пользовался уважением своих подданных. Или парочка носов, расположенных под углом, чтобы нельзя было сморкаться одновременно…

— Ладно, ладно, — нетерпеливо перебил король, — уж я что-нибудь придумаю, если вы найдете волшебника. Но они теперь не так часто попадаются. Да и ухо с волшебниками надо востро держать. У них есть привычка забывать, на чьей они стороне.

У канцлера задрожали губы.

— Ладно, — снисходительно произнес король, — можете отправить ОДНУ ноту, а потом мы объявим войну.

— Благодарю вас, ваше величество, — сказал канцлер.

Итак, ноту отправили. В ней отмечалось, что его величество король Бародии во время утреннего моциона получил оскорбление в виде пущенной в него стрелы. Хотя эта стрела, к счастью, не попала ни в одну из жизненно важных частей тела его величества, она повредила его любимую бакенбарду. За это требуется репарация… И так далее, и тому подобное.

Ответа из Евралии долго ждать не пришлось. Он содержал глубочайшее сожаление по поводу несчастного случая, от коего пострадал дружественный монарх. В то утро, о котором идет речь, его величество устроил состязания лучников по стрельбе в ястреба; в состязании (возможно, королю Бародии будет небезынтересно) победил Генри Коротконос, весьма достойный стрелок.

В ходе состязаний было замечено, что некий посторонний предмет наткнулся на одну из стрел. Но, поскольку это ни в коей мере не повлияло на присуждение мест среди состязавшихся, на предмет не обратили внимания. Его бародийское величество может пребывать в уверенности, что у короля Евралии нет ни малейшего намерения заниматься дальнейшим рассмотрением данного вопроса. Напротив, он всегда рад будет видеть у себя его бародийское величество по аналогичному поводу. Подобные состязания будут проводиться и в будущем, и, если его величеству случится в такой момент оказаться поблизости, король Евралии выражает надежду, что он спустится и присоединится к ним. В надежде, что его величество и их королевские высочества пребывают в добром здравии… И тому подобное.

Великий канцлер Бародии читал ответ на свою ноту с растущим чувством тревоги. Ведь именно из-за него его величество подвергся новому оскорблению, следовательно, если ему не удастся это оскорбление каким-то образом смягчить, разговор с королем будет не из приятных. Перейдя границу, он подумал: будут ли на короле его знаменитые сапоги и могут ли они дать такого пинка, что получивший его пролетит семь миль с такой же скоростью, как они сами? Ему становилось все яснее, что бывают ноты, содержание которых можно хоть как-то смягчить при их вручении, а бывают такие, с которыми это никак не удастся.

Через пять минут, когда до дому осталась двадцать одна миля, он понял, что данная нота относится к числу последних.

Итак, такова была истинная причина войны между Евралией и Бародией. Я сознаю, что мое мнение расходится с мнением выдающегося историка Роджера Скервилегза. В главе IX своего бессмертного труда «Прошлое и настоящее Евралии» он приписывает конфликт между двумя державами совсем иной причине. Король Бародии, утверждает он, потребовал руки принцессы Гиацинты для своего старшего сына. Король Евралии поставил принцу чрезвычайно простое условие: его королевское