Читать книгу - "Последние дни Сталина - Джошуа Рубинштейн"

враждебностью к идее саммита и желанием воспользоваться уникальным историческим моментом, Фостер Даллес счел своим долгом напомнить президенту, что преемники Сталина унаследовали беспощадную диктатуру, которую не собираются демонтировать[438].

7. Конец начала

Олег Трояновский стал сотрудником Центрального аппарата советского Министерства иностранных дел через месяц после смерти Сталина. Будучи официальным помощником Молотова, он видел, с каким количеством международных кризисов столкнулось новое руководство в Кремле:

Шла война в Корее, еще одна — в Индокитае; две сверхдержавы застыли друг против друга готовые к схватке, гонка вооружений постепенно набирала обороты, проблема Германии висела над Европой, подобно темной туче; решения австрийской проблемы не просматривалось; Советский Союз не имел дипломатических отношений ни с Западной Германией, ни с Японией, а в лагерях России по-прежнему находились тысячи военнопленных. Советский Союз рассорился с Югославией Тито — по причинам, которые так и остались тайной для простых смертных; Турция из-за советских территориальных и иных претензий смотрела на Запад; положение в некоторых странах Восточной Европы становилось все более тревожным[439].

По крайней мере в Корее состоявшиеся в апреле переговоры по прекращению огня, наконец, сдвинулись с мертвой точки. Теперь на международной арене перед Кремлем оставались два вопроса, требовавшие скорейшего решения: разделение Германии и потенциальные волнения в других странах-сателлитах. Благодаря тому что Красная армия обеспечивала полный контроль над Восточной Европой, Сталин смог установить в этих странах жесткое однопартийное правление. Параллельно с этим проводились ускоренная индустриализация и принудительная коллективизация сельского хозяйства. Неудивительно, что у оккупированных народов эти меры были крайне непопулярны. В последние месяцы жизни Сталин занимался усилением политического контроля над режимами своих сателлитов, устраивая процессы над бывшими партийными вождями, а в это же время советское руководство получало секретные донесения из Чехословакии, Венгрии и Румынии, в которых говорилось о «грубых нарушениях», «ошибочной политике» и «крайне вредных процессах и сбоях» в экономике. Пока Сталин был жив, Кремль предпочитал игнорировать подобные донесения, но теперь его наследники поняли, что необходимо к ним обратиться[440].

Их обеспокоенность только усилилась после волнений в Болгарии и Чехословакии, где рабочие протестовали против экономических, если не политических, механизмов, навязанных Кремлем. Демонстрации, прошедшие в первых числах мая в Болгарии, не вышли за пределы двух городов — Пловдива и Хасково, расположенных примерно в девяноста милях к югу от столицы страны Софии. Сложившиеся к весне того года условия труда привели к тому, что многим людям, занятым в табачной промышленности, оказалось негде работать. Официальный профсоюз составил списки тех, кто сможет продолжить работу, и тех, кто не сможет. Это привело рабочих в ярость. Согласно внутрипартийному отчету, «после неудачных попыток найти работу в других местах люди впали в полное отчаяние, что и привело к всплеску возмущения»[441]. Сотни людей объявили забастовку и вышли на стихийные демонстрации. Это были первые документально засвидетельствованные народные протесты после смерти Сталина.

Непосредственной причиной волнений послужило увеличение производственных норм. Партийные чиновники нередко прибегали к этой тактике, чтобы обеспечить рост производства без соответствующего увеличения заработной платы. Во главе болгарского государства в то время стоял Вылко Червенков, который, подражая Сталину, присвоил себе диктаторские полномочия, став одновременно и председателем правительства, и генеральным секретарем Коммунистической партии. Так как забастовка не прекращалась, Червенков был вынужден отправить одного из своих партийных соперников, Антона Югова, на переговоры с недовольными рабочими. Когда-то Югов сам работал на табачной фабрике в Пловдиве, и его хорошие отношения с рабочими помогли разрядить напряжение. Они приняли его обещания, что партия отменит увеличение норм выработки и рассмотрит другие жалобы. Как писала Manchester Guardian, Югова «приветствовали и носили на плечах во время новой волны демонстраций»[442]. Нет никаких свидетельств того, что рабочие выдвигали другие, политические требования.

События в Чехословакии еще больше обеспокоили Кремль. Как и в Болгарии, все началось с ужесточения экономических условий. Более года в стране ходили слухи о предстоящей денежной реформе, в результате которой чехословацкая крона должна была существенно девальвироваться. Но власти заверяли рабочих, что их сбережения надежно защищены. Поэтому, когда в начале июня 1953 года указ о денежной реформе все-таки вступил в силу, люди были шокированы и возмущены. Больше других недовольны были тысячи рабочих на автомобильном заводе «Шкода» в городе Пльзень в западной Богемии (американцам был знаком этот город, так как в начале мая 1945 года Пльзень освобождали их войска под командованием генерала Джорджа Паттона). Неудовлетворенные объяснениями партийных агитаторов, прибывших с целью прокомментировать новый закон и успокоить рабочих, около трех тысяч человек покинули заводы и направились к городской ратуше, расположенной в двух милях от завода. Они хотели послушать, что им скажет мэр (если вообще найдет, что сказать). На улицах к ним сразу же присоединилась молодежь. К экономическим жалобам рабочих добавились и политические требования. Впервые с момента установления сталинского режима демонстранты на улицах восточноевропейского города требовали покончить с гегемонией Советов.

Разгневанные и раздосадованные, они ворвались в ратушу и разграбили ее. «Они срывали со стен партийные плакаты, пропагандистские материалы и портреты вождей и топтали их ногами… Из окон летели бюсты Сталина и Готвальда [недавно скончавшегося лидера Чехословакии]». Аналогичные беспорядки происходили в находящемся неподалеку здании суда, где демонстранты в бешенстве уничтожали документы и офисное оборудование. По словам одного из участников, «толпа сорвала с двух припаркованных в переулке автобусов красные звезды и растоптала устроенную на месте американского военного мемориала клумбу в виде советской звезды». Люди вывешивали в окнах чехословацкие и американские флаги, выставляли портреты Эдварда Бенеша и Яна Масарика — двух легендарных лидеров некоммунистической Чехословакии. Помимо разграбления ратуши и здания суда, насилие было направлено только на сотрудников тайной полиции (которых удалось выявить) и на тех, кто по собственной глупости не снял с одежды партийный значок. Местные власти оказались неспособны подавить бунт. Справиться с ним удалось лишь на второй день, когда в город прибыли подразделения службы госбезопасности из Праги. Они объявили комендантский час и военное положение, арестовав около двух тысяч человек. Полностью контролируя средства массовой информации, власти смогли скрыть информацию о беспорядках и о причинах недовольства демонстрантов. На Западе эта тема освещалась мало[443].

Все эти бурные события вынудили советское руководство пойти на беспрецедентный шаг. Перед ним по-прежнему особенно остро стоял вопрос о Германии. С окончанием Второй мировой войны СССР, США, Великобритания и Франция взяли под контроль выделенные им секторы. По мере нарастания напряженности холодной войны Берлин, который также был разделен на несколько секторов, стал местом противостояния сверхдержав с