Читать книгу - "Плачь, Маргарита - Елена Евгеньевна Съянова"

Роберт почувствовал, что начинает засыпать, точно проваливается в одну и ту же яму, каждый раз все глубже и глубже, и наконец понял, что уже летит, необратимо, все быстрей, и сейчас грохнется оземь. Ударившись, он вскрикнул от боли и открыл глаза.

У постели стояли трое незнакомых мужчин и фюрер. Лицо Гитлера выражало суровую решимость. Роберт стащил с головы пузырь со льдом, но находящийся поблизости врач сразу положил ему другой.

— Господа, не более пяти минут, прошу вас. Состояние крайне тяжелое — вы сами видите.

«Любопытно, что они такое видят», — подумал Роберт, окончательно просыпаясь. Ему очень хотелось зевнуть и потянуться, но вместо этого он принял такое же суровое выражение лица, как у фюрера.

— Я сейчас покажу вам несколько фотографий, — сказал комиссар. — Может быть, вы узнаете кого-то из нападавших. Если вам трудно говорить…

— Мне не трудно, — произнес Лей таким голосом, точно это были его последние слова.

Просмотрев восемь фотографий, он легко понял подсказку и выбрал два лица с явно написанной на них национальной принадлежностью и смоляными шевелюрами (остальные шестеро были блондинами).

— Мы так и подумали, — довольно громко шепнул комиссару один из следователей.

— А вы не запомнили, какого цвета был «фиат»: черный или… — комиссар сделал паузу.

— Черный, — тут же «вспомнил» Лей.

— Вы успели сделать ответный выстрел?

— Я не ношу оружия.

— Люди, которые доставили вас в больницу, утверждают, что вы были без сознания, — напомнил второй следователь.

— Я потерял сознание уже после выстрелов.

— Перед выстрелами не слышали ли вы каких-либо выкриков в свой адрес?

(«У комиссара жена еврейка. Постарайся это учесть», — инструктировал его по телефону Геринг.)

— Господин комиссар. — Роберт сделал паузу, точно собираясь с силами. — То, что они кричали в мой адрес, мне повторять противно. Еще отвратительнее то, что такие подонки окончательно дискредитируют свой народ, давший и дающий миру немало достойных и талантливых людей. Мне очень жаль…

Он медленно закрыл глаза.

— Господа, прошу вас… — туг же вмешался врач.

— Да, да, мы закончили, — кивнул комиссар. Нагнувшись, он осторожно нащупал руку Лея и слегка ее пожал. — Поправляйтесь. Мой коллега начальник полиции Франкфурта лично занимается этим преступлением. Еще раз желаю вам скорейшего выздоровления.

Все вышли. Роберт краем глаза видел, как в дверях комиссар и Гитлер пожали друг другу руки. Потом фюрер вернулся. Сев у постели, он кивнул врачу, чтобы тот оставил их вдвоем.

— Одно меня беспокоит, — сказал он Лею, — те негодяи, которые застрелили Вебера, пока остаются безнаказанными.

— Воображаю, как они возмутятся, когда узнают, что у них украли преступление, — усмехнулся Роберт.

— Да, забавно. — Гитлер вздохнул. — Ну что ж, больше хвалить вас за импровизации я, пожалуй, не стану. Я ведь понимаю, Роберт, чего вам стоит это представление. Я вчера резко говорил с вами… Извините. Надеюсь, что уже совсем скоро нам всем воздастся за наши страдания. Отдыхайте. Больше вас никто не побеспокоит. Выходить вам пока не следует, но если очень захочется подышать свежим воздухом, то это, я думаю, можно устроить. Ночью, во всяком случае. Только предупредите Бормана.

— Бормана? — переспросил Лей.

— Он расторопный малый. Рудольф специально попросил его быть здесь, поскольку сам пока… в отпуске. Что-то не так? — прищурился он, заметив странный взгляд Лея.

Тот отвел глаза.

— Нет. Я только хотел спросить вас. Рудольф беспокоится — не нужно ли ему приехать?

Гитлер минуту размышлял, потом улыбнулся:

— Конечно, хорошо бы, чтоб он был здесь. Но это уже мой личный эгоизм. Спокойной ночи.

Фюрер кивнул и вышел.

«Ну уж нет! — сказал себе Роберт. — Если Гиммлеру еще по должности положено за нами приглядывать, то этого выскочку я в гробу видал!»

Он немного походил по комнате, полюбовался на мутный от близких прожекторов сумрак липовой аллеи, конечно, утыканной «черненькими». Он уже оставил мысль погулять сегодня с Гретой. Ночь была ветреная. Наступила послерождественская оттепель, мокрый ветер так и хлестал в окна. Выходить ему совсем не хотелось, но что делать с Полетт? Ей по телефону не скомандуешь. Он позвонил сестре, попросил принести одежду, заодно — и верхнюю, и предупредить Гиммлера, что он хочет выйти подышать.

Через десять минут с его вещами явилась Елена.

— Куда ты? — прозвучал резкий вопрос.

Роберт начал одеваться.

— Куда ты? — повторила она.

— Я должен поговорить с Полиной.

— К ней!

— Не к ней, а — с ней, — поправил Роберт.

— Если ты… это сделаешь… если только ты сейчас туда поедешь, я… убью ее, — тихо проговорила Хелен.

Лей рассмеялся.

— Ты убьешь ее, Геббельс убьет меня, а Пуци — Геббельса! Вместо одного сомнительного покойника будет три очевидных.

Завязав галстук, он присел в кресло, пережидая головокруженье.

— Послушай, детка, не говоря уж о том, насколько смешны подобные страсти в нашем с тобой исполнении, поверь хотя бы, что я слишком плохо себя чувствую. За последние трое суток я спал не более получаса. Мне сейчас вообще ничего не хочется. Кстати, как и день назад. Я просто должен с ней поговорить, чтобы она по дурости не навредила ни себе, ни нам. Так что успокойся.

— Я уже все сказала, — отрезала Елена.

Лей махнул рукой.

Надев куртку, он позвонил вниз, чтобы подали машину. Вышел, не взглянув на Хелен, но порядком разозлившись. На какой-то миг он даже задержался на лестнице, борясь с желанием вернуться и надавать ей пощечин, чтоб пришла в себя. Дура! Дрянь! Полгода назад очередной болван полез из-за нее в петлю, так она даже в этом умудрилась упрекнуть его, Роберта. Это он, мол, довел ее до истерии, до потребности мстить всем и вся. Он все-таки спустился вниз и прошелся по аллее. Сил совсем не было; голова по-прежнему кружилась, сердце сдавило. Он сел в машину, велел шоферу ехать в сторону Гюнтерштрассе.

Ночной Франкфурт, конечно, не ночной Мюнхен или Берлин, но и он жил своей жизнью. На набережную выходило несколько десятков ресторанов и казино, а франкфуртские проститутки, пожалуй, дали бы фору мюнхенским хваткой и напором, хотя и здесь они были такие же жалкие, бледные от голода и полубольные.

У себя в Кёльне Роберт эту публику гонял нещадно — они все сидели в трех домах на одной из привокзальных улиц и носа не смели оттуда высунуть. Добропорядочные кёльнские дамы господина гауляйтера в этом всячески поощряли и превозносили как истинного рыцаря борьбы за чистоту нравов. Одним словом, в Кёльне у него был порядок — не то что здесь.

Лея раздражало обилие слепящих огней, еще и отражавшихся в глади Майна, но едва он закрывал глаза, как снова начинал проваливаться. Он наконец приказал остановиться, решив выпить пару рюмок в каком-нибудь казино, а