Читать книгу - "От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США - Ян Эмильевич Пробштейн"

ума. Люди лучшеНас с тобой испытали это.Я любил тебя когда-то, ноЯ не знаю будущего.Я знаю, что люблю силу в моих друзьяхИ величьеИ ненавижу, как трескаются их тела, когда они умираютИ образы их поедают.Веселью конец. Пикник закончен.Сойди с ума. Покончи с собой. Ничего не останется,После того, как умрешь или сойдешь с ума,Кроме покоя поэзии.1956 Ян Пробштейн

Из книги «Наставления»

ДжоТе кому неприятен запах блевотины педиковНикогда не поймут как это женщины могут быть неприятны мужчинамНе уразумеют с чего вдруг этим незабвенным бедрамЕлены (скажем) доводить нас до истошного хохота.Пародия (чего мы не желаем) вот в чем вся штука.Не нес бы ты нам почты сегодня, почтальон.Не слали б вы нам писем. Детородный орган женщины омерзителен. МыНе желаем быть растроганы.Простите нас. ПриведитеХоть один пример тому что природа несовершенна.Мужчинам следует любить мужчин(Они и любят)Как сказал один мужчинаВотРозмарин для воспоминания.1957 Иван Соколов

Радар

Послесловие для Марианны Мур

Никто в точности не знаетКак в точности выглядят тучи на небеИли очертания гор под нимиИли в каком направлении плывут рыбы.Никто в точности не знает.Глаз ревнив ко всему, что движетсяА сердце слишком далекоПогребено в пескеИ не расскажет.Они отправляются в плаваниеЭти глубинные синие созданияМинуя нас, словно они солнечный блескГлядиЭти плавники, эти закрытые глаза,Наслаждаются каждой каплей океана.Я забрался в постель опечаленный в ту ночьНе мог прикоснуться к его пальцам. Увидеть всплескВодыШумное движение тучиНапор горбатых горВ глубине песков на краю пустыни.1957 Ян Пробштейн

Бриллиант

Перевод для Роберта Джоунса

БриллиантЛежит тамВ сердце луны или в ветвях или в моей наготеИ во вселенной ничего подобного бриллианту нетНичего в целом сознанье.Стихотворение – это чайка, сидящая на пирсе на грани океана.Собака воет на лунуСобака воет на ветвиСобака воет на наготуСобака воет с чистым сознаньем.Я требую, чтобы стих был чист, как брюшко чайки.Вселенная распадется и откроет бриллиантДва слова, зовущие чайку, мирно плывут тамсреди волн.Собака сдохла там с луной, с ветвями, с моейнаготойИ во вселенной ничего подобного бриллианту нетНичего в целом сознанье.1957 Ян Пробштейн

Из книги «Из Лорки»

Дорогой Лорка!

Мне бы хотелось делать стихи из реальных предметов. Чтобы лимон был лимоном, который читатель бы мог разрезать, выжать или лизнуть, – реальным лимоном, как когда в коллаже газета остается реальной газетой. Мне бы хотелось, чтобы у меня в стихах луна была реальной луной, которая могла бы вдруг скрыться за никак со стихами не связанной тучей, – луной, целиком и полностью свободной от образов. Воображение лишь представляет реальность. Мне бы хотелось на нее указать, разоблачить реальность, сделать стихотворение, лишенное каких-либо звуков кроме звука вздымающегося указательного пальца.

Мы оба пытались освободиться от образов (ты – с самого начала, а я – только когда достаточно повзрослел, чтобы попытки всё связать воедино потеряли свою привлекательность), пытались делать предметы зримыми, а не делать из них картинки (phantasia non imaginari[207]). Как легко выдумать прекрасного юношу в эротическом забытье или даже в более истинном воображении сна. Как сложно взять юношу в синем купальном костюме, на которого я глядел без какого-либо умысла, как глядят на какое-нибудь дерево, и сделать его столь же зримым в стихах, как зримо дерево, не образом или картинкой сделать его, но чем-то живым – схваченным навек структурою слов. Живые луны, живые лимоны, живые юноши в купальных костюмах. Стихотворение – коллаж из реальности.

Но тления не избежать, напоминает нам разум. Всё реальное загнивает и оказывается на помойке. На приклеенном к холсту и покрытом шеллаком лимоне заводится грибок, газета повествует о делах дикой давности на забытом уже жаргоне, у юноши давно свои внуки. Да, но помои реального проникают и в нынешнее мироздание, делая зримыми уже свои теперь новые предметы: один лимон окликает другой, газета вызывает газету, юноша звонит другу. Дотлевая свой век, всякая вещь вызывает к жизни свой эквивалент.

Связей не существует – но есть соответствия. Только благодаря этому поэт может передать реальные предметы, перевести их через языковые границы с той же легкостью, что и через временные пласты. Мне никогда не увидеть в Калифорнии такое же дерево, как то, что ты видел в Испании, запах и вкус того лимона не перепутаешь с этим, но разгадка такова: во всяком месте и во всякое время найдется хоть один такой реальный предмет, который будет соответствовать твоему – тот лимон может стать этим лимоном, а может – этим кусочком морской капусты, или этим конкретным серым цветом в этом вот океане. Не надо этот лимон себе представлять – надо его обнаружить.

Взять даже эти письма. Они соответствуют чему-то (чему – не знаю) из написанного тобой (возможно, столь же неявным образом, как и соответствие того лимона этому кусочку морской капусты) и в будущем какой-нибудь поэт тоже напишет, уже теперь что-то свое, что будет соответствовать им. Мы, мертвецы, переписываемся именно так.

С любовью

Джек.

1957 Иван Соколов

Орфео

Остр как стрела ОрфейНаправляет музыку вниз.Ад тамНа дне под морской скалой.Не исцелишьНичего этой музыкой.Эвридика – птица-фрегат или скала или морская водоросль.Не славь ничегоПреисподняя –Это скользкая сырость на горизонте.Ад – это:Когда не на что смотреть, кроме вечности,Необозримость соли,Нет кровати, кромеМузыки вместо постели.1958 Ян Пробштейн

Конкордский гимн

Твоя шуткаПохожа на озероЧто лежит там без единой мыслиИ видитМертвые моряПтицы летятНад нимиСбитые с толку голубизной без единой мысли о водеБез единой мыслиО воде1960 Ян Пробштейн

Из цикла «Елена: новая версия»

* * *Ничего не известно о Елене кроме ее голосаСтранные блестящие искрыМолнии без огней, но что в отзвуках эхоАккордах, в музыке ледяного моря.Вся история едина, как Северный Полюс одинМагнетичен, музыка чтобы сыграть, ледИмеющий отношение к прозреньюИ каждый из нас – наг.Партнеры. Обнажены.* * *Елена: новая версия

Зевс: Предполагается, что я не существую, в то время, как большинство людей в видениях утверждают, что я существую. Это должно свидетельствовать о разнице значений между актерами и публикой.

Мне приходится так говорить, потому что я бог обоих видов небес – я не имею в виду ваше небо и их небо, ибо они – знаки, я имею в виду яркое небо и пылающее небо. Я не намерен показывать тебе пределы моих возможностей.

Актеры в этом стихотворении – лицедеи. Они приняли свои роли, не для того, чтобы обмануть тебя (или меня, если на то пошло), но потому, что им заплачено любовью либо деньгами, чтобы они были лицедеями. Я давно знаю, что в пьесе нет четвертой стены. Меня зовут Зевс и я знаю это.

Терсит: [Выбегая из декораций на сцене.] Четвертая стена не столь важна, как ты думаешь.

Зевс: [Встревожен, но продолжает себя вести как хороший Церемониймейстер.] Терсит не волен. [Он обнимает его.] Я бы не смог сыграть роль если бы не был лицедеем.

Терсит: Откройся мне и не делай вида, что смотрят люди. Я один на сцене с тобой. Расскажи мне сюжет пьесы.

Зевс: [Отступая.] Не пытайся говорить, когда не надо. Ты должен признать, что публики нет.