Читать книгу - "От «Черной горы» до «Языкового письма». Антология новейшей поэзии США - Ян Эмильевич Пробштейн"

этом – совсем какДевчонки из Антологии.Не как пронзительная Сафо, что,Несмотря на все ее величие, должно быть,Имела эндометриоз,Но как Анита, что говоритРовно столько, нежно, чтобы всеТысячи лет вспоминать.Этот удивительный покой,Тебе присущий, способ хранитьСпокойствие в отношении мира, и егоГрязных рек и мусорных баков,Красных колесных тачек, глазурованных дождем,Холодных слив, украденных из ледника,И Королевы Анны кружев, и глаз дня,И листовых почек, лопающихся надГрязными дорогами, и испятнанных животовС детьми в них, и КортесаИ Малинче на окровавленнойМостовой, смерть цветочного мира.В эти дни, когда пресса трещитОт сплетен, ты хранишь спокойствие,Каждый год сноп тишины,Поэмы, которым нечего сказать,Словно спокойствие Джорджа Фокса,Сидящего неподвижно под облакомВсего мирового искушения,Подле огня, на кухне,В Долине Бивера. ИАрхетип, молчаниеХриста, когда он медлил долгоеВремя, а затем сказал, «Ты говоришь».Ныне, в новой поэме, ты пишешь,«Я, который близок к смерти».Может быть, это лишь отрывокИз классиков, но он насылаетДрожь на меня. ОткудаТы берешь эту дрянь, Уильямс?Взгляни-ка сюда. День придет,Когда молодая женщина будет идтиПодле прозрачной Уильямс-реки,Где она течет через идиллическоеИзвестие из Ниоткуда-подобного ландшафта,И она скажет своим детям,«Не прекрасно ли? ОнаНазвана именем человека, которыйШел здесь раз, когда она называласьПассаик, и была загрязненаЯдовитыми экскрементамиБольных людей и фабрик.Он был великим человеком. Он знал,Она была прекрасна в ту пору, какНикто другой, тогда,В Темные Века. АПрекрасная река, им увиденная,По-прежнему течет в его венах, как онаТечет в наших, и она течет в наших глазах,И течет во времени, и делает насЧастью этого, и частью него.Это, дети, есть то, что зоветсяСвященной связью.И это то, что поэтЕсть, дети, тот, кто создаетСвященные связи,Что длятся вечно».С любовью и восхищением,Кеннет Рексрот.1949 Кирилл Адибеков

Двойные зеркала

Это – мрак луны.Поздняя ночь, конец лета.Осенние созвездияРдеют в бесплодных небесах.Воздух пахнет скотом, сеномИ пылью. В старом садуСозрели груши. ДеревьяРазрослись из старых корнейИ фрукты несъедобны.Проходя мимо, слышу,Как что-то шуршит, урчит,Направляю свет на ветви.Два енота, с ртов которыхСтекает слюна и сок горькой груши,Уставились на меня,Глаза их впитывают светГлубокими губками. ОниЗнают меня и не убегают.Идя по дороге в горуСквозь черные тени дубов,Я вижу впереди, как сверкаютПовсюду из пыльного гравияТочечки холодного синего света,Как блестки железного снега.Догадываюсь, что этоИ становлюсь на колени,Чтоб разглядеть. Под каждымКамешком и дубовым листомПаук, глаза его сияют мнеОтраженным светомИз непомерной дали.1952 Ян Пробштейн

Нореторп-норетсиг

Дождливая, дымная осень, в сияющемТихоокеанском небе высятся облака.В парке «Золотые ворота» павлиныРевут ревмя, расхаживая по опавшей листве.В запекшейся нóчи, в дымящейся тьмеКронштадтские моряки шагаютПо улицам Будапешта. БулыжникиБаррикад подымаются и, дрогнув,Обретают форму. Они принимают обличьяКрестьянских армий Махно.Улицы озаряются факелами.На каждом перекрестке горятОблитые бензином телаСоловецких анархистов.Мимо офисов вжавшихся в полБюрократов с почестями несутОсунувшийся труп Кропоткина.Во всех политизоляторахСибири идет набор среди мертвых партизан.Бернери, Андреу НинГрядут из Испании с легионом.Карло Треска пересекаетАтлантику с Бригадой Беркмана.Бухарин вступил в ЧрезвычайныйСовет народного хозяйства. Двадцать миллионовМертвых украинских крестьян посылают зерно.Джульетта Пойнц ведет оргработу среди американских медсестер.Горький написал манифест«К интеллектуалам всех стран!»Маяковский и ЕсенинСочинили совместную оду:«Сами пусть с собой кончают».В венгерской ночи́Все мертвые говорят в один голос,Пока мы едем на великах по зелёномуКалифорнийскому ноябрю в солнечныхЗайчиках. В подступающем вечереДля меня этот голосОтчетливей крика павлинов.Как расписные крылышки, цвéтаВсех листьев осени,Округлая юбка батик,Которую я тебе сделал, под ветромРаздувается на твоих несравненных бедрах.Ах, роскошная бабочка моего воображения,Улетающая в реальность реальнееВсякого воображения, злоЦелого мира алчет живой твоей плоти.1956 Иван Соколов

Недобрые старые времена

Летом девятьсот восемнадцатогоЯ читал «Джунгли», а следом«Великолепные изыскания». Осенью тойУмер отец, и меня забралаТетка к себе в Чикаго.И я поехал на бойниНа трамвае вечером зимним,В ореоле зловонья, руки в карманах,Я по грязному снегу шагалПо улицам грязным, глядя стыдливоВ лица людей,Которые днем оставались дома.Искореженные, исхудавшие лица,Заморенные, ущемленные умы, лица,Как у престарелыхПолубезумных обитателейБогаделен. ХищныеЛица малюток.Когда запачканные сумерки сгущались,Под зелеными газовыми фонарями,Под брызжущимися пурпурными дуговыми лампамиДвигались лица людей, идущихС работы домой, и седи них былиОживленные недавним ударом надежды,И были горестные и стыдливые, былиУмные и дурашливые, а по большей частиУнылые и пустые, лишенные жизни,Одна ослепляющая усталость, хуже,Чем у затравленного зверя.Кислые испарения тысячиУжинов – жареной картошкиИ тушеной капусты – сочились на улицу, удушая.Меня захлестывали головокружение и тошнота,Я ощущал, как из моего страданияЯрость чудовищная растет,А из ярости – ясная клятва.Сегодня зло чистоплотноИ процветает вовсю, но гнездитсяВсюду оно, и не надоТрамвая, чтоб его обнаружить,Но это точно такое же зло.И страданье, и ярость.И клятвы такие же точно.1966 Алексей Парин

Дискриминация

Ничего не имею против людского рода.Я к ним даже привыкЗа последние двадцать пять лет.Не возражаю, если они сидят рядомСо мной в трамвае или едятВ одних и тех же ресторанах, еслиТолько не за одним столом.Однако не могу одобрить,Когда женщина, которую уважаю,Танцует с одним из них. Я пыталсяПриглашать их к себе домойБезуспешно. Мне бы должно бытьБезразлично, если бы моя сестраВышла замуж за одного из них. ДажеЕсли по любви, подумайте о детях.Искусство у них интересное,Но, несомненно, варварское.Уверен, если им дать возможность,Они прикончат нас в кроватях.И вы должны признать, что они смердят.1966 Ян Пробштейн

Смущенье чувств

Белизна луны заполняет пространство без листьев,Как музыка. Луной убеленный,Воздух не движется. Белое,Лицо твое движется навстречу моему.Плотская грустьСвязует нас, как силки паутины,Как созвучья, как тонкие запахи, как лунная белизна.Твои волосы падают – и наши лица связуют.Выпуклость твоих губ рядом с моими губами,И рот мой чувствует мякоть твоего языка.Летучая мышь врывается в лунную белизну.Лунная белизна заполняет твои глаза,И в них исчезают зрачки и радужницы исчезают –Предо мною сферы холодного пламени.Как оленьи глаза,Они блуждают поблизости, в пустынном лесу.Твое худощавое тело в ознобе дрожитИ пахнет морской травой.Мы слушаем лежаЗвуки дыханья, одевшись белизною луны.Ты слышишь? Мы дышим. Мы живы еще.1966 Алексей Парин

День твоего рождения в калифорнийских горах

Ломанная луна на холодной воде.Крики диких гусей высоко в небесах,Дым от костра вторгаетсяВ геометрию неба ночного –Точки огней в бесконечности тьмы.Я вижу за узкой полоской заливаТвоя черная тень колеблется возле огня.На озере, скованном ночью, кричит гагара.Но миг – и весь мир замолкаетМолчанием осени, ждущейПрихода зимы. Я вступаюВ круг огневого света, держа в рукахКукан с форелями нам на ужин.Мы едим, и озеро шепчет,И я говорю: «Много лет спустя мы станемВспоминать эту ночь и станем о ней говорить».Много лет прошло, и сноваМного лет. Я вспомнил сегодняЭту ночь так ясно, будто прошлою ночью она была.А ты мертва вот уже тридцатилетие.1974 Алексей Парин

Без единого слова

Молчаливые ветви застыли –Жарко…Распеленай свою душуМысли свои исповедай мнеЧто было с тобойЧто происходит сейчас…Словно колоколВ который никто никогда не звонил.1974 Алексей Парин

Джек Спайсер (1925–1965)

Беркли во время чумы

Чума взяла нас и землю из-под нас,Поднялась, как кипяток, заключив нас внутри.Мы ждали и голубое небо скорчилось в тот час,Почернев от смерти.Чума взяла нас и стулья из-под нас,Осторожно в комнату вошла(Мы обсуждали Йейтса): помедлила немного,Потом улыбнулась и умертвила нас.Чума взяла нас, изменив пропорции наши,Раздув до чудовищно необычных размеров нас.Мы умирали чудовищно; было больно сначала,Но оставила след тишины в наших глазах.1950 Ян Пробштейн

Гомосексуальность

Розы надевшие розыРадуются зеркалам.Розы надевшие розы явно радыИ самим их надевшим цветам.Розы надевшие розы гибнут –Встает зеркало за спиной.Молодеть мы не