Читать книгу - "Глаза и уши режима: государственный политический контроль в Советской России, 1917–1928 - Владлен Семенович Измозик"

использовались самые разные методы. В частности, Ф. Э. Дзержинский 30 марта 1924 года в записке В. Р. Менжинскому указывал, что «при помощи обысков, высылок, арестов можно бы получить и информацию, и осведомителей» [563]. Эту мысль повторил Г. Г. Ягода в письме начальникам управлений и отделов ОГПУ Н. Н. Алексееву, А. Х. Артузову, Т. Д. Дерибасу и Я. К. Ольскому 5 июля 1927 года в связи с произведенной массовой операцией по изъятию антисоветских элементов:

Большую, очень грозную опасность представляют сейчас антисоветские группировки на заводах. Они есть везде и до сих пор, мы их до сих пор даже не проверяли, не взяли на твердый учет. <…> Опасность от молодого актива, его и надо искать, среди него и надо заводить целую сеть осведомителей. <…> Этой операцией надо воспользоваться для вербовки, вербовать пачками. Лучше завербовать, чем посадить в лагерь, если он даже заслужил этого [564].

Вместе с тем тот же Дзержинский возмущался, когда его подчиненные вербовали осведомителей с помощью угроз и шантажа. Он писал начальнику Экономического управления ОГПУ Г. И. Благонравову 20 мая 1925 года:

При сем заявление инженера Гинзбурга. Очевидно это правда. Я уже давно дал инструкцию, что подобные действия не только недопустимы, но и преступны. <…> Поручаю Вам одновременно ознакомиться с постановкой дела секр[етных] сотрудников, и проконтролировать как были завербованы все секр[етные] сотрудники в Эконупре. Это дело столь важное, что я предпочитаю не иметь вовсе в ОГПУ секретных сотрудников, чем иметь их в таком порядке. Это вопрос глубоко политический и прошу мое распоряжение строго выполнить. Прошу Вас предупредить всех что Гинзбурга от всякого возможного мщения я беру под свою защиту (сохранена орфография подлинника. — В. И.) [565].

Но запущенный системой механизм был, безусловно, сильнее любых благих пожеланий и недовольства начальства, одновременно требовавшего наращивать армию секретных осведомителей. Почти через год, 16 марта 1926 года, в записке Г. Г. Ягоде Ф. Э. Дзержинский вновь возмущается действиями работников Экономического управления, вербовавших некоего И. И. Лукичева, обвинявшегося во взятке или халатности. Дзержинский пишет, что «такие осведомители не только бесполезны, но и вредны» [566]. Очевидно, что если так велась вербовка осведомителей в центральном аппарате ОГПУ, то на местах действовали еще жестче. Как это происходило, можно узнать из письма студента Томского университета Н. Пучкина наркому просвещения А. В. Луначарскому. В 1925 году в селе, где молодой человек работал учителем, работник ГПУ угрозами заставил его подписать согласие быть тайным агентом. Затем начались требования доносов. Это продолжалось и позже, когда Н. Пучкин поступил в университет в августе 1926 года. За нежелание сотрудничать ему угрожали исключением из университета. Студент писал наркому, что стоит перед выбором, доносить на товарищей или покончить жизнь самоубийством, и просил последнего: «Сделайте, что возможно! Буду обязан Вам своей жизнью» [567].

Сама система массового и секретного использования осведомителей создавала условия для провоцирования дел в корыстных целях. Например, в декабре 1922 года уполномоченный Псковского губотдела ГПУ по Новоржевскому уезду В. Н. Иванов информировал секретаря укома РКП(б) А. Т. Савельева о существовании в Новоржеве подпольной правоэсеровской организации, руководимой эмиссарами из Петрограда Турнеевым и Тихомировым. В. Н. Иванов внедрил в их ряды осведомителя, который сообщил, что подпольщики готовят покушения на Савельева и председателя уездисполкома Т. А. Никифорова. В данном случае прибывший сотрудник губотдела ГПУ Пятыгин раскрыл провокационный характер заявлений Иванова и его осведомителя. В результате Иванов был арестован [568].

С помощью агентуры ОГПУ контролировало буквально все слои населения страны, стараясь не отставать от технического прогресса. Еще до революции началось прослушивание телефонных разговоров. ОГПУ не только продолжило это делать, как и другие, но озаботилось техническим совершенствованием процесса. К сожалению, по этой теме почти не сохранилось документальных материалов. Можно лишь отметить, что в приказе ГПУ от 27 июля 1922 года «О меньшевиках» говорилось о необходимости контроля телефонов лиц, «подлежащих освещению» [569]. Мы сошлемся также на воспоминания жены Н. И. Бухарина Анны Михайловны Лариной:

Н.[иколай] И.[ванович] действительно знал о подслушивании разговоров на квартирах руководящих работников партии. Сталин <…> в нетрезвом состоянии делался болтливым; в таком состоянии, кажется, в 1927 г., точно не помню, он показал Н. И. запись разговора Зиновьева с женой. Политические темы перемежались с сугубо личными, даже интимными. <…> По-видимому, это было не подслушивание по телефону, а подслушивание при помощи телефона. Не могу сказать, как это осуществлялось, но все, что говорилось в квартире Зиновьева, было записано [570].

При этом политический контроль неразрывно сочетался с политическим сыском. Материалы, получаемые в процессе политического контроля населения, являлись основой для так называемых «агентурных разработок». Например, Иваново-Вознесенская губЧК в отчете за май — ноябрь 1921 года сообщала, что секретным отделением, «главная цель которого борьба в среде различных партий и групп антисоветского характера <…> завербованы осведомители и насажены там, где этого требует работа». 20 августа 1921 года руководство Иваново-Вознесенской губЧК доложило в Секретный отдел ВЧК, что завербован осведомитель в эсеровской организации. В результате в 1921 году было возбуждено четыре уголовных дела по обвинению в принадлежности к антисоветским партиям [571].

Во время «чистки вузов» в 1924 году, в которой ОГПУ было активнейшим участником, Ф. Э. Дзержинский писал В. Р. Менжинскому 15 мая 1924 года:

В связи со слухами и настроением студенчества необходимо: 1) Усилить нашу работу по информации и агентуре среди студенчества; 2) Создать нашу оперативную тройку — как это было всегда в тревожные моменты… 4) Мобилизовать все наши силы, могущие соприкасаться со студенчеством… 6) Рассмотреть целесообразность смягчения чистки; 7) Все внимание обратить на этот вопрос [572].

В этот период Секретный отдел готовил ежедневные сводки о настроениях студентов, доклады о состоянии вузов. Был намечен определенный процент студентов для исключения из вузов. В ночь с 19 на 20 мая 1924 года на квартире Алицкого были арестованы 15 студентов. При обыске было обнаружено 220 экземпляров листовок и заготовленной бумаги на 600 экземпляров. Изъятые при обыске около пуда шрифта, студенческий журнал «Стремление», листовка Московского бюро ПСР и «Воля России» к съезду бывших эсеров позволили предположить, что «арестованная публика эсерствующего толка» [573]. Формально «чистка вузов» должна была отсеять прежде всего неуспевающих. Но на деле все обстояло иначе. Подводя итоги чистки омских вузов, ПП ОГПУ Сибири отмечало «самую тесную связь» комиссий с ОГПУ. Отмечалось, что из общего числа студентов исключены 329 человек, из которых