Читать книгу - "Культурная революция - Михаил Ефимович Швыдкой"

Правда, похоже, придется существовать с этим новым вирусом всю оставшуюся жизнь, надеясь, что через полтора-два года он станет нестерпимо родным для каждого из нас.

Но нельзя находиться в состоянии постоянного стресса, русско-американско-китайской и даже европейской рулетки: заболеешь – не заболеешь. А если заболеешь, то умрешь – не умрешь! Каждый встречный не может быть потенциальным врагом, переносчиком страшной инфекции, которая грозит тебе и твоим близким. Можно научиться носить маску, мыть каждый час руки и чихать в локоть. Куда труднее сохранить доброжелательный взгляд на самого себя и окружающих, – не только на улице, но и в замкнутом пространстве собственной квартиры. Помните, что сказано у Н.В. Гоголя в «Мертвых душах»: «Нет, ты полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит!..» В такие моменты нельзя поддаваться мрачным инстинктам и забывать о старинном правиле не делать окружающим того, чего бы ты не хотел получить от них. Конечно, лучше всего верить в то, что человек по природе добр, но не стоит испытывать предельные границы этой доброты.

Если хочешь выжить, надо твердо усвоить правила гигиены, которых необходимо придерживаться во время пандемии. Строго соблюдать правила самоизоляции в своем жилище. Если хочешь жить, надо основательно задуматься над тем, что будешь делать, когда инфекция уступит флагманское место наипервейшей угрозы вызовам повседневного существования. В мире, который окажется в состоянии глубокой затяжной экономической и, что важнее, психологической депрессии. Хочется верить, что она не продлится десятилетие, как Великая депрессия 1929–1939 годов, – за девяносто лет жизнь человечества обрела новое ускорение. Но, как говорится, на наш век хватит. И главное – не впадать в отчаяние. Именно в такие времена, когда кажется, что наглухо законопачены все двери, невесть почему открываются новые, наверняка не столь шикарные и большие. Но и в них будет виден свет. И он точно не окажется фарами надвигающегося локомотива в тоннеле.

Неожиданный сигнал из будущего, который промелькнул, – реализуя идею двух талантливых телевизионных менеджеров, Натальи Абрамочкиной и Артемия Гладченко, ведущие разных каналов предлагали зрителям посмотреть не только свои программы, но и работы коллег-конкурентов. Такого на нашем телевидении никогда не было. Эфир всегда был жесткой конкурентной средой, с битвой за зрителей и рекламодателей, за именитых ведущих, с лобовым столкновением контрпрограммирования… И вдруг – нечто белое и пушистое, что можно принять за призыв к всеобщему примирению. Готов согласиться с Вячеславом Муруговым, что эта акция – исторический шаг в жизни телевидения. Шаг, продиктованный пониманием общей социальной ответственности, миссии телеиндустрии, которую нужно оценивать не только по экономическим показателям. Это пример того, что во время национальных испытаний можно и нужно поступиться сложившимися представлениями о профессиональной жизни, и сделать шаг навстречу друг другу. Не думая о том, как надолго сохранится эта человеческая и корпоративная солидарность.

Уже сейчас понятно, что мир после пандемии будет иным. Но не настолько, чтобы мы его не смогли распознать. Социальное расслоение приобретет еще более жесткий характер, увеличится разрыв между роскошью и нищетой. При любой – самой щедрой – поддержке государства всем придется сильно поумерить свои аппетиты. В том числе и творческие. Понятие «бедный театр» утратит свой эстетический смысл и станет вполне житейским. Уже сегодня надо думать о том, как сохранить полноценную художественную жизнь в период жесткого экономического спада. Многим из нас доводилось переживать и самое начало 90-х годов прошлого века, и дефолт 1998 года, и кризис 2008-го, и резкое сокращение реальных бюджетов в 2014-м. Но культурная жизнь в стране не останавливалась ни на мгновение. Она просто становилась иной.

Естественно, благородные порывы творческой солидарности по мере выхода из экономической ямы будут ослабевать. Но надо воспользоваться нынешним моментом, чтобы заново осмыслить общие проблемы, которые уже сегодня объединили культурное сообщество. И они продиктованы не только групповым эгоизмом. У культуры всегда своя ответственность – не только перед настоящим, но и перед будущим.

Апрель 2020

Неслыханная простота

21 марта нынешнего года Питеру Бруку исполнилось 95 лет. Можно было бы, разумеется, добавить к его имени определение «великий» и обозначить профессию – режиссер. Но вряд ли это требуется в данном случае.

Легкое перо английского театрального критика Кеннета Тайнена выписало этот эпитет – «великий» – еще в 1962 году, когда он впервые увидел бруковского «Короля Лира», постановщику которого было 37 лет. А другого режиссера с такими именем и фамилией в истории театра XX века просто нет. Режиссера, который сумел соединить в своем творчестве, казалось, несоединимое. В опубликованной в 1987 году книге «Блуждающая точка» есть в высшей степени примечательный вопрос, который П. Брук задает сам себе: «Для Арто театр – это огонь, для Брехта – ясное видение, для Станиславского – человеческая природа. Почему надо выбирать что-то одно?»

Он не хотел выбирать «что-то одно» не из человеческой или творческой робости. Напротив, нужно было быть очень смелым человеком, чтобы признаться в равной любви к Бертольту Брехту, с которым он познакомился в Берлине в 1950 году, и к Сэмюэлю Беккету, чья творческая философия, в обиходе именуемая «абсурдизмом», оказалась столь важной в пору постановки «Короля Лира» 1962 года. Они дружили до самой смерти драматурга в 1989 году. И в память о нем в 1995 году П. Брук поставил спектакль «Счастливые дни», где главную роль сыграла жена режиссера, замечательная актриса Наташа Пэрри. Брук всегда шел своей, только ему ведомой дорогой и в этом путешествии не хотел расставаться с теми спутниками, которые ему были дороги, ни с Гордоном Крэгом, ни с Георгием Гурджиевым, философом-мистиком и музыкантом, ни со Станиславским и Мейерхольдом, о котором он много узнал от своего двоюродного брата Валентина Плучека, чья мама, Фаня Брук, была тетей британского режиссера… Особое место в его жизни занимал Ежи Гротовский, которого П. Брук приглашал для занятий со своей труппой в первой половине 60-х годов прошлого века. Брук понимал, что польский режиссер стремится к созданию «новой мессы», что он хочет вырваться за пределы театра как такового. Но они оба стремились к созданию новой общности между публикой и актерами, к той человеческой взаимозависимости, которая в японском театре обозначалась понятием «цветок».

Еще в 1975 году мой учитель Юлий Иосифович Кагарлицкий, глубокий историк английской литературы и театра, в предисловии к первому изданию на русском языке «Пустого пространства» совершенно справедливо написал: «Вряд ли найдется другой современный режиссер, о котором сказано, сколько о Бруке, и о котором пишут так долго». В 1975-м Брук отметил свой полувековой юбилей. За прошедшие с тех пор 45 лет о нем и