Читать книгу - "Русские крестьянские ремесла и промыслы - Леонид Васильевич Беловинский"

растительное масло (первые промышленные посевы подсолнечника были произведены только в 40‑х годах XIX века в Курской губернии, так что Россия ела «постное» льняное и конопляное масло). Недаром русское льноводство особенно было развито в центральных нечерноземных (Московская, Смоленская, Тверская, Новгородская, Псковская) и преимущественно северных губерниях (Ярославская, Костромская, Вятская, Вологодская, Архангельская), где местами даже рожь «прозябала» плохо и сеяли в основном овес и ячмень. Посевы конопли занимали значительно меньшие, нежели лен, площади, но зато под нее отводилась наиболее жирная земля, чаще всего на задах огородов – «конопляники».

Роль волокнистых была огромна. Недаром уплата оброков, податей, выкупных, недоимок приурочивалась к середине осени и весны. В начале зимы продавали или забивали «залишний» скот, который уже не мог пастись на воле, и нужно было травить на него дефицитное сено; к тому же и мясо по легким морозам можно было вывозить без риска испортить его. А весной заканчивалась обработка льна и конопли, и крестьяне продавали перемятый и вычесанный лен и «пенечки», а также льняное и конопляное семя на маслобойки.

Между прочим, как и настриженная шерсть, в крестьянском хозяйстве лен считался «бабьим» товаром, уже хотя бы потому, что он обрабатывался исключительно руками женщин. Роль мужика сводилась лишь к вспашке земли и посеву льна. «Брали», т. е. дергали лен (волокнистые никогда не косили из экономии материала), вязали его в снопики и ставили сушиться в поле женщины. Они же, расчистив тут же небольшой точок, вымолачивали вальками из подсохших снопиков семя, шедшее затем на посев будущего года и на маслобойки. После этого снопики замачивали где-либо в небольшой речке, а лучше в каком-нибудь бочаге, придавив их камнями. Мокший некоторое время лен, в котором в это время начинали гнить деревянистые части стебля, затем сушили и свозили их на гумно или на двор. Вот тогда-то, собственно, и начиналась работа по обработке материала. Работа женская и ночная – днем женщины были заняты по хозяйству.

Мяли лен на мялках – элементарно простых деревянных устройствах. Мялка представляла собой наклонный узкий желоб на четырех ножках: сбитый из дощечек либо выдолбленный в тонком еловом стволе с четырьмя обрубками сучьев в виде ножек: пара повыше, на уровне пояса, пара пониже. В желобе на шарнире в его нижней части ходила узкая дощечка с ручкой на конце. Мяльщица тонкий пучок стеблей постепенно подавала на желоб, часто опуская эту дощечку и переламывая стебли. Мяли не только свой лен, но и чужой, в виде заработка. Например, сеявший много льна смоленский помещик А. Н. Энгельгардт в 1870‑х годах за ночь платил мяльщицам около 30 копеек – очень неплохой заработок.

Перемятый лен трепали: по пучку переломанных стеблей часто били под острым углом трепалом, широкой тонкой дощечкой с ручкой, напоминающей широкий короткий меч. При этом деревянистые части стебля, кострика, «выбивались» из пучка и у трепальщицы в руках оставался пучок волокон. Затем лен чесали широким кленовым гребнем, чтобы вычесать остатки кострики, а окончательно вычесывали мельчайшие крохи кострики и оборванные и перепутанные волокна жесткой волосяной щеткой. После этого толстые пучки тончайших длинных волокон связывались в мычки.

Точно таким же образом обрабатывалась конопля, из которой получали пеньку. Посконь, или замашки, более тонкие волокна, полученные от мужских стеблей (конопля – «двудомное» растение), шли в ткачество на грубые ткани, а собственно пенька использовалась в основном в веревочном промысле. Очески льна и пеньки, засоренные кострикой и перепутанные, т. н. пакля, шли на конопатку деревянных судов и бревенчатых стен. А никчемная кострика вываливалась в хлевах под ноги скоту, на подстилку, чтобы перегнивала на навоз.

Большая часть пеньки, мало использовавшейся на собственные нужды, шла на продажу скупщикам. В домашней переработке часть пеньки шла на веревки, а часть – на грубую пеньковую ткань, сермягу, из которой шились крестьянские зипуны и полузипунники, на мешковину да на плотное рядно, которым и укрывались сами («Холодно, холодно, пусти меня под рядно»), и которым укрывали зерно, муку в мешках или иной, боящийся дождя товар. Лен, за вычетом того, что шло на домашние нужды, также продавался или в виде мычек, перевязанных пучков волокна, либо же в виде пряжи. До отмены крепостного права во многих оброчных и даже иногда барщинных имениях часть оброка собиралась тальками, мотками пряжи и даже холстами.

Пряли пряжу, разумеется, вручную, на прялках, наматывая пряжу на веретено, либо на более производительных и позволявших получать более качественную нить самопрялках. Даже и на ранних купеческих «фабриках», в «светелках» – мастерских, поначалу работали на самопрялках, механические же прядильные машины появились сравнительно поздно и преимущественно в хлопчатобумажной промышленности. Но примечательно, что хлопчатобумажная отрасль в России родилась и получила мощнейшее развитие именно в районах развитого льноводства и выделки льняного холста – в Костромской, Ярославской, Московской, Тверской губерниях.

При работе на прялке (пряснице) пряха ставила ее донцем на лавку и садилась на нее лицом к лопасти, придавливая тяжестью своего тела. К лопасти веревочкой привязывали кудель, мычку; пальцами одной руки пряха вытягивала несколько волокон, ссучивая их в нить, а другой рукой вращала веретено, наматывая на него нить. Кое-где для прядения использовались большие кленовые гребни на ножке, вставлявшейся в донце: кудель надевалась на гребень. Естественно, что прялок, донцев, гребней и веретен требовалось огромное количество, что давало работу столь же огромному количеству столяров, занимавшихся «щепным» промыслом. На изготовленной столяром самопрялке с большим колесом-маховиком и простейшим кривошипно-возвратным механизмом, приводимой в движение ножным приводом, работа велась двумя руками, значительно быстрее: здесь тем же маховым колесом приводилась во вращение большая катушка-бобина для намотки нити и особая деревянная вилка с зубцами, для того, чтобы пряжа равномерно ложилась по всей длине бобины. Таким же образом прялась нить из промытой и расчесанной овечьей шерсти и козьего пуха.

После того как все волокно было спрядено, его перематывали с веретен на воробах, больших горизонтальных вращающихся крестовинах на ножке; в отверстия на концах крестовины вставлялись свободные веретена, и на них моталась пряжа, затем снимавшаяся в виде большого мотка – тальки. Кое-где талькой называли и саму крестовину, воробы. В разных губерниях в тальке считалось от 800 до 4000 ниток по четыре аршина, т. е. от 3200 до 4800 аршин (2300–5000 метров). Хорошая пряха в неделю выпрядывала две-три тальки.

Ручное ткачество производилось на кроснах, большом деревянном ткацком стане из двух соединенных брусьями рам, в которых вращались две вала: навой с аккуратно намотанными нитями основы, и пришва, на которую наматывалась готовая ткань; с помощью подножек двигались набилки, рейки, в которые вставлялось бердо, своеобразный гребень с пропущенными через проволочные или нитяные зубья нитями основы: сверху подвешивалось от двух и более ремизок, попарно соединенных нитяных или проволочных петель, собранных на двух