Читать книгу - "Время Культуры - Ирина Исааковна Чайковская"

погибнет в 1917 году — от дизентерии. Малыш, погибший в год революции от дизентерии, — представляется жертвой разрухи и голода.

Марине тоже было суждено потерять дочь Ирину, умершую от голода в 1920 году в возрасте 3-х лет в Кунцевском приюте. Эту тяжелую историю, напоминающую сюжетом роман Уильяма Стайрона «Софи делает выбор», мы слышим в рассказе Анастасии. А потом она читает Маринины стихи:

Если душа родилась крылатой — Что ей хоромы и что ей хаты! Что Чингисхан ей и что Орда! Два на миру у меня врага. Два близнеца, неразрывнее слитых. Голод голодных — и сытость сытых.

(18 авг. 1918 г.)

Марина в революцию не чувствовала голода, жила поэзией, театром… но вот дети… Они от голода умирали. С трудом удалось выходить и спасти Алю, заболевшую в приюте воспалением легких, малярией и еще какой-то пакостью. И вот ужасная констатация: «Старшую из тьмы выхватывая, — /Младшей не уберегла» (Две руки, легко опущенные, апрель 1920).

В эмиграции во Франции Марина родила сына — Георгия, Мура. Анастасия и в фильме, и в своих «Воспоминаниях» называет Мура косвенным виновником самоубийства матери. Против этого резко восставала Ариадна, восстаю и я. Писала уже неоднократно, что оба — и мать, и сын — были загнаны судьбой в капкан безвыходной ситуации. Винить мальчика, «Марину Ивановну» бесспорно любившего и ею до безумия любимого, нельзя. Оба оказались в тупике.

В биографии Анастасии значится, что в 1921 году ее, по рекомендации Михаила Гершензона и Николая Бердяева (высокая протекция!), приняли в Союз писателей. Теперь она стала получать карточки на продукты и могла питаться в писательской столовой, следовательно могла прокормить себя и выжившего в голод Андрюшу. А в 1922 году поэт Павел Антокольский (герой Марининой прозы!) познакомил Анастасию с неким Борисом Зубакиным, мистиком и розенкрейцером, впоследствии расстрелянным, из-за знакомства с которым ее трижды арестовывали в 1933, 1937 и 1949 году.

В первый арест ее спас Горький, во второй она была приговорена к 10 годам лагерей за участие в «контрреволюционной организации», оттрубила в БАМлаге от звонка до звонка и через два года была взята повторно, уже за создание «фашистской организации» — и приговорена к вечной ссылке в Сибирь.

Реабилитирована со смертью Сталина. Сын прошел похожий путь, вслед за матерью был дважды арестован, был в лагере и на поселении.

Страшная, но вполне обыкновенная для того времени история. Читаю и соображаю, что, когда в 1939 году Марина Цветаева из Франции поехала в Советскую Россию вслед за дочерью и мужем, она ЗНАЛА, что ее сестра Ася томится в лагере на Амуре. Все же удивительный роман написал Маркес «Хроника объявленной смерти». Марина знала, куда и на что она ехала[2]. И все сбылось.

Сестры были различны характерами и привычками. Ася из мистика превратилась в конце жизни в православную христианку. С 27 лет была вегетарианкой, блюла обет безбрачия, исповедовалась и причащалась, окуналась в Святой источник. Добивалась, чтобы Марину отпели в церкви, чего не делают с самоубийцами, — и получила разрешение на отпевание сестры от самого Патриарха Алексия II.

Что до Марины, то для нее не было запретов — ела и пила, что было в доме, курила, любила мужчин, случалось, и женщин, хотя душой тянулась к единственному — Сергею Эфрону, мужу перед Богом и людьми.

А как же Бог? В уже упомянутом стихотворении «Бабушка», о нем сказано так:

Ни ночки даром проспанной: Всё в райском во саду!»— «А как же, бабка, ГосподуПредстанешь на суду?» «Свистят скворцы в скворешнице, Весна-то — глянь! — бела…Скажу: — Родимый, — грешница! Счастливая была!

Была грешницей, но — счастливой. Написано сие в голодной, темной и холодной России 1919 года. И знаете, в чем, мне кажется, причина? Марина владела Божьим даром — поэзией, он и сделал ее — наперекор ужасу ее жизни — счастливой.

Порядок — и безмерность, пост — и грехи, жизнь на родине — и отъезд, смерть в своей постели — и самоубийство… Рожденные в одной семье, вместе нараспев читавшие стихи, обе с похожими голосами и интонациями, не закончившие гимназии, рано выскочившие замуж и потерявшие ребенка, дружившие с Пастернаком и Волошиным… Они такие разные, эти сестры Цветаевы, одна из них — талант, другая — гений.

Валентин Непомнящий. Любовная лирика Пушкина без «Черной шали»

09.06.16

К 6 июня, дню рождения Александра Сергеевича Пушкина, канал КУЛЬТУРА припас для нас подарок — повторение авторской программы Валентина Непомнящего «А. С. Пушкин. Тысяча строк о любви» (2003). По какой-то неведомой причине тогда я ее пропустила, тем внимательнее следила за передачами в этот раз. Посмотрела все восемь — от начала до конца. Получила громадное удовольствие, насладилась пушкинскими стихами — не всякий пушкинист так ярко и вдохновенно, притом наизусть, может их прочесть, но и задалась множеством недоуменных вопросов.

О вопросах после — вначале о понравившемся. Каждая из передач начиналась энергичной и светлой музыкой, первыми тактами «Классической симфонии» Сергея Прокофьева. Гений предварял рассказ о гении. И был этот рассказ немногословным, очень личным, полным откровений. Валентин Непомнящий — пожалуй, последний в плеяде великих пушкинистов XX века, начинавшихся с Семена Афанасьевича Венгерова и его «пушкинского семинария» в С-Петербургском университете.

Екатерина Карамзина (Беннер, 1817. Эрмитаж)

В юности мне довелось слушать лекции Сергея Михайловича Бонди, одного их участников того семинария, пушкиниста-текстолога, казалось, знающего про Пушкина все. Валентин Непомнящий — другой. Судя по передачам, ему не очень интересны имена и судьбы окружавших Пушкина женщин и подробноти их общения, ему важен Путь поэта, трансформация его личности и взгляда на любовь. От первой к последней передаче одно за другим, в хронологическом порядке, читает он нам стихотворения Пушкина о любви, давая им свои пояснения. Что-то пропускает; так, популярнейшая у современников поэта «Черная шаль» не прозвучала. Да и в самом деле, стоит ли тратить время на такую ерунду и маскарад — балладу с придуманным кровавым сюжетом, где страстья рвутся в клочья?

Валентин Семенович одним из первых прочел нам стихотворение «Домовому» (1819), где юноша Пушкин уже имеет в голове идеал своей будущей жизни — на лоне семьи и природы. Но на пути к этому идеалу много преград, в поэте бродят страсти, он жаждет любви, любви чувственной… Поворотный пункт в изменении самосознания поэта — стихотворение «Пророк» (1826), написав которое, уже нельзя не идти за голосом Того, кто тебя направил.

Мария Раевская

В тридцать