Читать книгу - "На встречу дня - Ежи Вавжак"

смотрел на него, искривив узкие губы в презрительной усмешке.

Проба не удалась. В ложке вместе со сталью пузырился шлак. Со своим опытом и сноровкой Гживна мог взять пробу и получше, чище, тогда можно бы сразу, на глаз, не ожидая результатов анализа в лаборатории, определить содержание углерода и точнее установить количество руды, необходимое для окисления металла.

— Что за дрянь вы черпаете, — И прутом для снятия шлаковой пены, который он держал в руке, Гжегож опять перевернул пробу. — Возьмите еще раз.

Гживна ничего не ответил, и лишь желваки заиграли у него на скулах. Он велел одному из подручных выше поднять заслонку и вновь опустил ложку. Повертев ее на кипящей поверхности, он смыл шлак и ловким движением сунул в металл.

Однако и эта проба оказалась неудачной. Будь другая ситуация, Гурный, возможно, и отправил бы ее в лабораторию, но выражение лица Гживны и эта его вызывающая небрежность при взятии пробы сделали свое дело. К тому же не улеглось еще раздражение после стычки с бригадиром газогенераторной. Поэтому Гжегож не стал смотреть пробу и спрятал синее стекло в карман куртки.

— Что вы из меня дурака делаете! — проговорил он, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться на крик. — Мы с вами уже говорили однажды на эту тему.

— Что вы прицепились к этой пробе, и вообще сегодня придираетесь, черт побери. Нечего тут куражиться! — все это Гживна почти выкрикнул и демонстративно, со злостью, швырнул ложку к бочке с водой, предназначенной для охлаждения инструмента.

— Не ори! — сказал Гурный пока еще спокойно, но достаточно решительно, чтобы осадить Гживну. Потом он махнул рукой Яницу, сталевару соседней шестой печи.

— У вас, кажется, ложка получше, — обратился он к Яницу, — возьмите пробу.

Яниц удивленно посмотрел на Гурного, он давно уже наблюдал за происходившим, пожал плечами, пошел за своим фартуком, быстро надел асбестовые рукавицы и подошел к среднему окну. Гживна направился к пульту управления и, чертыхаясь про себя, включил мотор. Заслонка взлетела высоко вверх, открыв окно чуть не до половины; Яница и Гурного обдало жаром. Они отскочили.

— Ниже! — рявкнул Яниц, и лицо от злости покраснело у него еще больше.

Они снова подошли к печи. Наконец-то была взята хорошая проба. Гурный махнул рукой Яницу и направился к Гживне.

— Засыпьте четыре лопаты, не больше. Ясно? Только четыре.

— Ну и скотина же ты, — проговорил Гживна, пытаясь обойти его.

— Что ты сказал? — Гурный схватил его за руку и задержал.

Гживна, несмотря на небольшой рост, был плотным, крепко сколоченным мужиком, но Гжегож сжал его как клещами. Всю свою злость он вместил в эту хватку.

— То, что вы слышали, пан инженер, — вырвался наконец Гживна. — Скотина с Огородной улицы, и больше ничего. Вот ты кто, умник.

Гжегож чуть не бегом бросился в конторку. По внутреннему телефону набрал номер начальника цеха. Этой линией связи пользовался лишь сам начальник, она была почти односторонней, по ней он звонил им, они же этой линией пользовались только в исключительных случаях. Борецкий, колдовавший над графиками, лишь удивленно повел глазами, когда Гурный включил вилку в гнездо «Первый».

— Говорит Гурный, — отрывисто бросил в трубку Гжегож охрипшим от волнения голосом.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил Мисевич.

Он знал, что никто, даже начальники отделов, не решались по пустякам обращаться по этому телефону.

— Мне надо срочно, сейчас же, поговорить с вами, — решительным тоном ответил Гжегож.

— Что-нибудь случилось?

— Нет, но для меня крайне важно...

— А ты полагаешь, что я журнальчики здесь почитываю, — пробурчал Мисевич, но чуть погодя уже спокойно добавил: — Ну хорошо, заходи.

— Что случилось? — словно эхо повторил Борецкий. — По-моему, мне первому следует знать, что здесь происходит в мою смену.

— Да, конечно, простите.

— У вас всегда так, черт бы вас побрал. Ну ладно, что случилось?

Гжегож стал путано рассказывать ему об эпизоде с Гживной. Борецкий понимающе молчал, иронически посматривая на него. В его глазах Гжегож так и не уловил ни капли сочувствия.

— Что мне оставалось, по-вашему, делать? — Гжегожу было явно не по себе, он ждал поддержки от начальника смены.

— Что теперь говорить, — Борецкий со злостью хлопнул но телефону, — надо сначала думать, а потом действовать. Эх, вы... — он не докончил. — За каким чертом выносить сор из избы. Я нахожусь здесь, а это вопросы, входящие в мою компетенцию. И я должен их решать.

— Ясно. Значит, так: лучше всего не обращать внимания, махнуть рукой. Главное — не портить отношений с рабочими, — тоже раздражаясь, заговорил Гурный.

Он был убежден, что мимо этого случая нельзя пройти, иначе это будет уступкой человеку, чью выходку в любой момент могут повторить все, кто был свидетелем происшествия.

— Вы много на себя берете! — резко крикнул Борецкий.

— Вот видите, — Гжегож заставил себя улыбнуться, — все мы очень терпимы к фактам, которые лично нас не затрагивают.

— Ладно, идите, — оборвал его Борецкий, вроде бы немного остыв после резких слов Гурного. — Старик не любит ждать. С ним вот и подискутируете на тему отношений между людьми, — он даже попытался пошутить.

Начальник мартеновского цеха не только «не любил ждать», но его вообще раздражал обычно разговор с людьми, которых он не вызывал сам. Вот и теперь он смотрел на Гурного с явным неудовольствием. Неудовольствие это проистекало еще и от того, что с утра у него сегодня состоялся неприятный разговор в дирекции комбината, а ожесточенное, напряженное лицо Гурного не предвещало ничего иного, кроме новых забот, над которыми ему надо будет задуматься, рассмотреть, принять решение, одним словом, опять заниматься всеми этими запутанными, неразрешимыми делами, которые в тиши кабинета, когда он занимался лишь бумагами, казалось, вроде бы не существовали.

— Я вас слушаю, — он снова поднял голову, удивляясь настороженному молчанию Гурного.

— Можно сесть? — возмущение Гурного после стычки с Гживной не только не уменьшилось, а наоборот, все возрастало.

Откровенное стремление начальника цеха поскорее от него избавиться еще более его взвинтило.

— Садитесь, — недовольно скривился Мисевич, ничего больше не добавив, несмотря на откровенно агрессивные нотки в голосе Гурного.

Мисевич слушал молча, небрежно развалившись в кресле. Лицо его ничего не выражало, будто все эти слова вообще