Читать книгу - "На встречу дня - Ежи Вавжак"

хватало и о которых, как ни странно, все знали. Знали, но в расчет не принимали, отчего он вначале недоумевал, а потом приходил в ярость, ну а тут уж один шаг и до конфликта, до нелицеприятного обмена мнениями. А заканчивалось это разносом, поскольку последнее слово было не за Гурным.

И он начал это наконец понимать. Он уяснил истину: все, что запланировано, должно быть сделано, сделано хорошо и в установленный срок. А как будет делаться — вопрос второй, и потому на разного рода мелкие нарушения смотрели сквозь пальцы. Но овладеть этим искусством было не так-то просто, если он хотел, как и прежде, строго придерживаться инструкций по плавке и рассчитывать только на то, что его товарищи по работе — мастер по завалке, мастер по разливке или газогенераторщик — обязаны ему подготовить. Он понял, что на готовое рассчитывать не приходится и за всем надо присмотреть самому, пусть даже за счет личного времени; он понял, что их надо подгонять, просить, угрожать последствиями, словом, пускать в ход все допустимые (и недопустимые) средства, чтобы успешно выполнить свою основную задачу.

Как-то возвращаясь из диспетчерской и проходя вдоль печей Пёнтека, Гжегож заметил, что во вторую печь уже после расплавки оператор загружает ковш твердого чугуна.

— Что ты делаешь, Вацек? — удивленно спросил он Пёнтека.

— Оказалось мало угля. У меня не получается нужная марка. Да и ванну трудно прогреть, — неохотно объяснил Пёнтек.

«Как же все просто, черт побери, — крутил Гжегож головой, — подобрать магнитом на складе тонну таких «гусей», сунуть их в печь, плавить на максимале, и плавка в порядке. Да и во время укладываются. Какой же я осел, что до этого раньше не додумался. А мне-то уж наверняка записали бы неудачную плавку и перевели сталь на какую-нибудь дерьмовую марку».

Потом ради интереса он заглянул в технологическую карточку. В ней не был записан добавленный Пёнтеком твердый чугун. И первую пробу там тоже не показали. Правда, они немного увеличили время плавки, зато доводку провели быстрее, и вот все в порядке. Контролер сделал вид, что ничего не заметил, и внес в карточку только то, что положено. Ну, а разве к нему, инженеру Гурному, он так бы отнесся? К нему, к человеку, которого не знает и который ничего не предпринимает для сближения с нужными ему на каждом шагу людьми.

«Это не по мне, — злился в такие минуты Гжегож, — я не хочу заискивать перед людьми, от которых мне ни жарко ни холодно, рассыпаться бисером перед всяким бездельником из газогенераторной, чтобы он дал на печь хороший газ, когда это является его прямой обязанностью. Нет, этого от меня не дождутся! Или меня доведут до точки, доконают, и я сам попрошу, чтобы меня освободили, или все-таки я настою на своем и заставлю уважать себя. Нет, не себя. Они обязаны делать это не для меня или кого-то там еще, а потому просто, что так положено, они для того сюда и приходят, чтобы работать, и получают за это немалые деньги.»

Теперь он, глядя на себя как бы со стороны, даже улыбается, вспоминая тот тяжкий период, когда заканчивал стажировку. Нет, дело вовсе не в том, что он повернулся на сто восемьдесят градусов и стал плясать под их дудку.

И не в том, что он сам сумел обвести их вокруг пальца. Правда, как обычно, где-то посередине. Сейчас, по прошествии какого-то времени, он иронизирует над своей запальчивостью, наивной и неразумной, поскольку теперь он лучше знает этих людей.

А узнал он их не путем пустопорожней болтовни о здоровье детей, о футбольных матчах и не путем совместных выходов в ресторан «Металлург» в день зарплаты. Хотя и это в какой-то степени имело место. Просто Гжегож Гурный был одинок в этом городе и на этом огромном металлургическом комбинате, а потому, естественно, стал тянуться к людям, все более сближаться с ними и находить ту общую, трудноуловимую нить взаимопонимания, которая и делает их труд человеческим. Далось ему это нелегко. Он по-прежнему вступал в конфликты, его, пожалуй, не признали еще вполне своим, но все-таки уже как-то воспринимали, иногда сами с ним заговаривали, порой шутили в его присутствии, иногда даже стали приглашать в дни получки на кружку пива или рюмку водки, случайно встретив на улице. Это уже были не сугубо официальные служебные отношения, а первые, реально осязаемые узы дружбы, скрепленной совместной, нелегкой работой...

Гжегож Гурный вступал в завершающий этап, который, собственно — а не формальное окончание стажировки, — и должен был определить его дальнейшую судьбу. Ему предстоит пройти ряд испытаний, результаты которых будут записаны на его личный счет и подведут окончательную черту под прошлым, определив, имеет ли он право и достоин ли занять место в этом коллективе. Так что же это была за проверка?

До сих пор заправку печей проводили, как правило, старые, опытные мастера. Гжегож хорошо понимал, что иначе не может и быть — слишком большой риск поручать такое дело людям малоопытным. И теперь, когда пришел черед шестой печи, он был уверен, что все будет, как прежде. Своим решением Борецкий застал его совершенно врасплох. И несмотря на возражения заместителя начальника цеха, настоял все-таки на своем.

«Что он хочет этим доказать? — размышлял Гурный, — Свою непреклонность и самостоятельность или чуточку доброжелательности и доверия ко мне? Наконец-то!..»

Он не стал долго раздумывать над ответом. Его целиком поглотило сознание необходимости безупречно справиться с этим заданием. И вот со вчерашнего вечера его ни на минуту не покидает радостная приподнятость, она держит его в напряжении даже ночью, когда сами собой смыкаются ставшие чугунными от усталости веки. Итак, он руководит наконец заправкой. В пустой печи бушует газовое пламя. Печь пуста, только на поду и под филарами спекается последний слой огнеупорной массы, а его задача — присутствовать, следить за пламенем, а при необходимости, если проба покажет хрупкость подины, повторить операцию. И так до нужного результата.

Он сидит в сталеплавильном цехе уже четырнадцать часов. Издавна установилось, что заправку ведет один мастер, и все это время за остальными его печами наблюдает кто-нибудь другой, а он сидит здесь, чтобы за всем присмотреть. Он делает один и один будет отвечать. И он хочет сделать эту заправку не только хорошо, но лучше других, чтобы потом печь дала плавок больше, чем обычно, и чтобы кто-нибудь когда-нибудь мимоходом бросил: «Хорошо подготовил печь этот Гурный».

— Ну