Читать книгу - "Князь Александр Невский и его эпоха - Василий Федорович Андреев"

в Новгороде, где действует, по всей видимости, несколько строительных артелей, позволяющих вести одновременное строительство, причем в очень сжатые сроки (всего за один сезон), очень большого количества храмов.

Спасо-Преображенский собор (1216–1224) и Церковь Входа Господня в Иерусалим (1218–1221) в Ярославле. Реконструкция Е.Ю. Алексеевой, П.Л. Зыкова и О.М. Иоаннисяна

Однако при такой насыщенности строительной деятельностью в различных древнерусских землях в первой половине XIII в. и при всем своеобразии архитектурных форм в разных школах и строительных центрах, для зодчества этого времени характерна еще одна тенденция, существенно отличная от тенденции архитектурного развития XII в.: если в XII столетии в древнерусском зодчестве шел интенсивный процесс возникновения самостоятельных архитектурно-художественных школ, то в XIII в. при сохранении и даже дальнейшем углублении этого процесса начинается процесс активной интеграции архитектурных школ[414]. Так, сложение новых форм в смоленском зодчестве, как уже указывалось, произошло не без участия полоцких мастеров, а в киево-черниговском — гродненских. Смоленские мастера оказали существенное влияние на появление новых архитектурных форм в Новгороде (Церковь св. Параскевы-Пятницы в Новгороде, см. рис.) и внесли свой вклад в развитие киево-черниговского зодчества, а оно, в свою очередь, уже обогащенное традициями и гродненского, и полоцкого, и смоленского зодчества, послужило толчком к появлению и развитию новых форм в архитектуре Ростово-Ярославского княжества (Спасо-Преображенский собор и Церковь Входа Господня в Иерусалим в Ярославле, см. рис.), проявившихся в творчестве работавшей здесь киевской артели мастеров, строивших из плинфы, и, наконец, плинфяная традиция, сложившаяся в Ростово-Ярославской земле, послужила основой для освоения новых форм в белокаменном зодчестве Северо-Востока (Нижний Новгород, Суздаль, Юрьев-Польский). Именно эти последние в ряду упомянутых памятники особенно важны в дальнейшем контексте развития истории русской архитектуры, о чем мы скажем чуть ниже.

Итак, на этой высокой ноте в 1238–1241 гг. блестящий расцвет древнерусского зодчества был прерван на долгие десятилетия жестоким разгромом — монгольским нашествием. В условиях полного прекращения строительной деятельности даже те немногие кадры мастеров-строителей, которые еще сохранились в огне погромов, должны были утратить свои организации-артели, и поэтому, когда строительная деятельность на Руси начала возобновляться, все пришлось начинать как бы сначала. О том, что это было именно так, свидетельствует и полная смена строительной техники: в кирпичном строительстве послемонгольской Руси на смену плинфе повсеместно приходит брусковый кирпич,[415] а в белокаменном существенно меняется формат квадров и характер забутовки. Однако если мы обратимся к архитектурным формам, то увидим, что они продолжают именно ту тенденцию развития, которая стала определяющей и генеральной именно в XIII в., — тенденцию развития национального типа храма с ярко выраженным стремлением к созданию динамичной башнеобразной композиции.

Церковь св. Параскевы-Пятницы в Новгороде. 1207 г. Реконструкция Г.М. Штендера

Новгород, возобновивший строительную деятельность лишь в 90-е годы XIII в., переходит уже целиком на строительство из брускового кирпича. Однако если мы сравним церковь Рождества Богородицы в Перыни и церковь Николы на Липне — памятники, которые разделяет более чем пол столетия, — мы увидим в них один и тот же архитектурный тип (см. рис.). Именно этот тип и будет развиваться в архитектуре Новгорода и в XIV, и в XV, и даже в XVI столетиях.

К сожалению, нам практически совсем неизвестны памятники древней Твери, первой, еще в 80-е годы XIII в., возобновившей строительную деятельность на Северо-Востоке Руси, однако единственный сохранившийся памятник тверского зодчества, правда, относящийся уже к XV в., — церковь в селе Городня — также отличается тем, что имеет повышенные конструкции верха и башнеобразную композицию,[416] что заставляет предполагать, что и в зодчестве XIII–XIV вв. тверские мастера работали в русле той же тенденции.

Церковь Рождества пресвятой Богородицы в Перыни. Первая половина XIII в.

До сих пор считалось, что первым центром на территории бывшего Ростово-Суздальского княжества, начавшим монументальное строительство после нашествия монголов, была Москва, где строительство началось только при Иване Калите, т. е. в XIV в., однако открытие руин каменной Борисоглебской церкви в Ростове Великом отдало пальму первенства Ростову, причем отодвинуло начало строительства после монгольского нашествия в Ростово-Суздальской земле к 1287 г. (именно под этим годом упоминается в Никоновской летописи строительство новой Борисоглебской церкви в Ростове вместо более раннего домонгольского храма 1214–1218 гг.[417]). Памятник этот еще только исследуется, однако уже сейчас видно, что его строительная техника очень сильно отличается от домонгольской; в то же время ряд особенностей дает основание предположить, что и он имел динамичную композицию. Но уж во всяком случае первый московский храм, построенный в XIV в., — кремлевский Успенский собор Ивана Калиты — прямо повторял формы домонгольского собора в Юрьеве-Польском (см. рис.)[418]. Такими же были и нижегородские храмы XIV в., поставленные прямо на местах своих домонгольских предшественников. Но и в дальнейшем, на протяжении XIV, XV и XVI вв., именно создание динамичных башнеобразных композиций из тенденции превращается в основную линию развития русской национальной архитектуры.

Таким образом, в истории древнерусского зодчества XIII век, несмотря на трагические события середины столетия, послужил тем связующим звеном, которое обеспечило передачу традиции, возникшей в киевском зодчестве начала XII в., общерусскому национальному зодчеству XV–XVI вв.

Церковь св. Николы на Липне. 1292 г.

Последняя особенность архитектурного развития Руси в XIII в., на которой хотелось бы остановиться, — это отношение церкви к выражаемой в типе здания конфессиональной принадлежности.

В литературе уже неоднократно отмечалось, что домонгольская Русь довольно лояльно относилась к «латинской», католической церкви[419]. Свидетельством этого являются и такие факты из истории архитектуры, как появление в галицком зодчестве XII в. целой группы необычных для православной традиции центрических храмов-ротонд, романских не только по своей строительной технике, но и по самому типу, хотя и предназначенных явно для русских заказчиков, а не для католиков,[420] или использование для нужд православной церкви «латинских» храмов на острове Готланд в Швеции (в XII в. они были даже расписаны древнерусскими фрескистами)[421]

В XIII в., уже с самого его начала, такие вольности не допускались, и если случаи привлечения романских мастеров для строительства православных храмов и в это время были нередки, то появления «латинских» типов храмов уже не наблюдается. Пример этому мы можем найти на том же острове Готланд: явно построенная романскими мастерами русская церковь святого Ларса в Висби[422] имеет совершенно определенный прототип — Пятницкую церковь в Новгороде, вне всякого сомнения, заданный заказчиками и весьма своеобразно понятый шведским зодчим. То же происходит и в Галицкой земле, где храмы XIII в., несмотря