Читать книгу - "Секретные коммандос - Джон Л. Пластер"

ты должен спросить себя: "Что мне делать?" Именно так я восстановил контроль, спрашивая себя, что делать дальше. Я отказался от попыток разглядеть приближающихся северовьетнамцев и закрыл глаза, чтобы лучше слышать.

Вззз-з-з-ззз — БУУУМ! Еще один снаряд разорвался примерно в 500 ярдах (457 м) от NVA.

Если мне придется сражаться в одиночку, сказал я себе, это отвлечет противника от моих товарищей по группе. И в суматохе, взорвав свои Клейморы, большинство из них, возможно, смогут спастись. Но мне не уйти.

Теперь можно было различить тихие голоса солдат NVA, быстрое перешептывание и затрудненное дыхание. В пределах двадцати футов (6 м), предположил я, их должно быть четверо, может, шестеро. В целом, вероятно, взвод из сорока или пятидесяти человек. Бесконечную минуту они прислушивались, затем приблизились на два шага, еще больше шурша листьями, усаживаясь. Найдут ли они мой Клеймор? Теперь это было неважно — они были ближе, чем мой Клеймор.

Еще один 175-мм снаряд разорвался над нами, примерно в 200 ярдах (183 м).

Пришло время приготовить гранату, а еще лучше — две гранаты. Тихо, очень медленно я выпрямил чеки обоих гранат, затем перевернул одну вверх дном, чтобы одновременно выдернуть оба кольца. За две минуты, которые потребовались для этого, северовьетнамцы подошли еще ближе, не более чем на дюжину футов (3,6 м) — так близко, что мои гранаты были бесполезны. Невыносимо медленно я отложил их, ближайший северовьетнамец был теперь так близко, что я почти мог дотронуться до него. Я подумывал вытащить свой острый как бритва стилет "Гербер" Mk II; я бы протянул левую руку, чтобы коснуться его, а затем сильно и глубоко ударил в почку, чтобы боль парализовала его. Нет — его товарищи услышат падение его тела или предсмертный стон, и набросятся на меня. Нож не давал никакого преимущества.

Я в конце концов смирился: что бы я ни делал, жить мне осталось всего несколько минут. Мой разум был полон сожалений о том плохом, что я сделал людям, том хорошем, чего я так и не успел сделать, и о людях, которых я больше никогда не увижу. Наконец, преисполненный раскаяния, я смирился со своей неминуемой смертью, и вместе с этим мой страх испарился. На меня снизошло спокойствие, я мог мыслить яснее, чем прежде.

Еще один 175-мм снаряд пронесся мимо, а затем, БУУУМ! — я почувствовал, как земля содрогнулась, и услышал, как осколки пронзили деревья над нами. Комья земли падали, словно град. Поскольку этот снаряд упал менее чем в 150 ярдах (137 м), даже без корректировки следующий с тем же успехом попадет в нас, как и в NVA, но меня это не беспокоило.

Я решил открыть огонь из своего Шведского К, стрелять столько, сколько смогу. Даже с глушителем звук движения его затвора — клац-клац-клац-клац — вызовет огонь РПГ, и я буду убит. Может быть, я продержусь достаточно долго, чтобы взорвать свой Клеймор. Да и хрен с ним, все в порядке. Я лишь надеялся, что это будет не слишком больно.

К этому времени Бен уже не мог рисковать шептаться по радио — вся группа была с обеих сторон окружена настороженными солдатами NVA, прислушивающимися к малейшему звуку. Где-то подо мной, я знал, Джордж держал в руках замыкатель Клеймора и гранату. Я сидел, направив Шведский К на ближайшего северовьетнамца, держа палец на спуске, и ждал.

Еще один 175-мм снаряд врезался в склон холма, разбрасывая осколки повсюду. Затем дождь превратился в непрерывный ливень.

Ближайший северовьетнамец прокрался еще три шага — и я понял, что он миновал меня. Вся цепь NVA, растянувшаяся на пятьдесят ярдов вправо и влево от нас, также продвинулась вперед, и теперь они прошли мимо всей нашей группы. Под этим сильным ливнем, осложненным темнотой и артобстрелом, северовьетнамцы полностью пропустили нас. И теперь, отказавшись от всякого намека на скрытность, они сдались. Они ушли. Просто прошли остаток пути вниз по склону, кашляя и разговаривая.

Через две минуты мне их уже не было слышно. Бен дал отбой огню 175-миллиметровок. Оставшуюся часть ночи мы спали мало, но не услышали ни одного подозрительного звука.

С рассветом я заметил, что мое дуло все еще заклеено липкой лентой, защищающей ствол от грязи и воды. Я никогда не был так близок к смерти, но не сделал ни одного выстрела. Эти бесконечные пять минут, когда я слушал шепчущие голоса людей, стремящихся найти и убить меня, отпечатались в моей психике. Никогда больше я не буду спать спокойно на выходе: малейший звук мгновенно выбрасывал меня из сна в полное сознание с сердцем, колотящимся в горле. Тот страх пошел мне на пользу. Я подумал о том, как то огромное дерево подействовало подобно препятствию на пути потока воды, разделяя северовьетнамцев и направляя их чуть правее и левее нашей группы. Именно это и спасло нас, если бы не выбор Беном этого места, они бы наткнулись на нас и, превосходя числом, сокрушили.

Когда мы покинули позицию, мы были готовы к засаде. Но ничего не произошло. Мы оставались в районе цели еще два дня и не слышали сигнальных выстрелов, не попадались следопытам и больше не видели ни одного солдата NVA. И вражеские орудия тоже не обстреливали Бенхет. С этим должны были разбираться аналитики разведки, но лично я считал, что артиллерийские офицеры противника обнаружили, что охотящиеся на пушки группы SOG подобрались слишком близко, чтобы рисковать, и отвели свои 85-миллиметровки вглубь Лаоса, за пределы нашей досягаемости.

Сидя с Джорджем в улетающей вертушке, оглядываясь на джунгли, которые едва не поглотили мою жизнь, я смирился с тем, что погибну, ведя разведку. Я не сопротивлялся, не отрицал этого, просто принял смерть как логический результат огромной опасности и позволил этому смыть всякую надежду выжить, так же, как той ночью я научился бороться со страхом, принимая гибель. Фатализм стал реализмом, отношением, которое придавало разведчикам силы: принятие неизбежности смерти делало все проще.

Точно так же мы понимали, что в случае захвата нас казнят или замучают до смерти, и это породило свой собственный черный юмор. Штаб-сержант Крейг Дэвис не беспокоился о долгом плене, на его рубашке была нашивка со смелой надписью "Пошел на хер, Хо Ши Мин", он знал, что будет застрелен сразу же, как только попадет в руки NVA. На зажигалке Джима Стортера было выгравировано: "Если найдешь это, обыскивая мой труп, иди на хер!" Уходя на задачу, некоторые оставляли в сейфе подразделения пачку денег, чтобы оплатить собственные поминки; Ларри Уайт запер свои