Читать книгу - "900 дней. Блокада Ленинграда - Гаррисон Солсбери"

После этого убийства режим сплошного террора залил кровью всю Россию и продолжался вплоть до начала Второй мировой войны (хотя начиная с 1939 года об арестах сообщать перестали – давно научились обходиться без судебных формальностей, – и многие, даже в России, не вполне осознавали, что ликвидация людей продолжается).

Но нигде так не свирепствовал террор, как в Ленинграде. Здесь в 1937–1938 годах совершались ужаснейшие репрессии. Сметены были сотни руководящих партийных работников и ответственных должностных лиц – среди них четыре секретаря городского и областного комитетов партии, четыре председателя горисполкома, руководитель горкома комсомола и десятки других видных партийных деятелей.

Кропотливо, по крупицам восстановлена история чистки, происходившей лишь на одном ленинградском заводе – Путиловском сталелитейном. Сначала удар обрушился на тех, кто каким-то образом был связан с прежней руководящей группой, во главе которой стоял Зиновьев. Завод едва переименовали в Кировский, как вдруг заместитель директора, секретарь партийного комитета и начальники десятка цехов были одновременно исключены из партии и уволены с работы. В январе 1935 года свыше 140 человек было уволено и затем арестовано под тем предлогом, что они в прошлом были как-то связаны с царским режимом, с бывшими промышленниками, дельцами, владельцами магазинов или кулаками. Тут же арестовали еще 700 человек, подведя их под категорию «классовых врагов».

Производительность труда понизилась. Вина за любое невыполнение плана и любую ошибку возлагалась на «врагов государства» – тех, кого разоблачили, и тех, кого разоблачат в ближайшее время.

Директор завода Карл Мартович Отс, уважаемый человек, один из видных руководителей советской промышленности, пытался поддерживать какой-то порядок и защищать сотрудников от стихии арестов и обливания грязью. Безнадежное дело. Однажды перед отправкой в армию производилась проверка танка Т-28 и оказалось, что в нем не хватает орудийного затвора. Последовали требования разоблачить «вражеских диверсантов». Отс знал, что виноват механик, просто забывший поставить затвор, и на свою ответственность не разрешил поиски диверсанта. Но это было то же самое, что пытаться удержать ведром песка морской прибой. На заводе провели очередную чистку среди членов партии, в результате погибло еще несколько сотен людей.

Немного замедлился темп арестов в 1936 году, но стремительно возрос в 1937-м. Стихия эта смела и Отса. А его только что назначили директором крупного Ижорского завода, в его честь была установлена блестящая дощечка в приемной Кировского завода. Вместе с ним исчезли: М.И. Тер-Асатуров, сменивший его на посту директора Кировского завода, руководители бухгалтерии, цехов, производивших танки, отдела кадров, инструментального цеха и десятков других. Не говоря уже о бывших рабочих Кировского завода, которые достигли высоких руководящих постов, – Алексее Петровском, председателе горисполкома; Иване Алексееве, секретаре Невского райкома, а затем секретаре Новосибирского горкома.

Большинство руководителей крупных промышленных организаций расстреляли, среди них и Отса, Тер-Асатурова, И.Ф. Антюхина, возглавлявшего трест «Ленэнерго». Почти вся ленинградская промышленность лишилась директоров и большинства руководящих работников. Ленинградское военное командование уничтожили, расстреляли командующего Ленинградским военным округом генерала П.Е. Дыбенко и командующего Балтийским флотом адмирала А.К. Сивкова.

Утвердили новое партийное руководство, для этой цели из Нижнего Новгорода (Горького) отозвали Жданова. Это был человек энергичный, стремившийся сделать карьеру, но Ленинград так никогда и не полюбил его. Между тем с началом Второй мировой войны Жданов много значил для Ленинграда и еще большую роль предстояло ему сыграть здесь в ходе войны.

С Ленинграда начались аресты. Именно в Ленинграде они затем приобрели характер жуткой паранойи. Уже тогда стало очевидно – и давние подозрения ленинградцев подтвердились затем после смерти Сталина – убийство Кирова не являлось актом, который самостоятельно совершил какой-то обездоленный, психически ненормальный человек. Что-то очень, очень странное таилось в этом убийстве. На деле сам Сталин инспирировал или по крайней мере замыслил это убийство, которое осуществили его сотрудники из НКВД. И эти сотрудники НКВД, создавшие условия, при которых убийство стало возможным, затем были в числе первых жертв репрессий.

Все это показывало власть Москвы над Ленинградом и ощутимо выдавало, что Ленинград вызывает у Сталина если не злобу, то страх. Террор, пошлость избитых фраз, вульгарная грубость, которые Сталин внес в жизнь советской страны, породили в начале войны в Ленинграде атмосферу необычной духовности и критической внутренней самопроверки.

В среде ленинградской интеллигенции конец сталинского правления вызвал бы целую гамму чувств – от мрачного удовлетворения до полного восторга, мало кто отнесся бы к этому иначе. Но не настолько они были простодушны, чтобы не понимать, какой нелегкий выбор предстоит сделать. Они, правда, еще не испытали ужасов нацизма, но Гитлер, взамен ужасов сталинского режима, отнюдь не являлся той альтернативой, которую стоило предпочесть.

Вот почему 22 июня можно было предвидеть, что, за редким исключением, Ленинград и ленинградцы, сомкнув ряды, встанут на защиту великого города с любовью и патриотизмом, которые всегда были в высшей степени им свойственны.

В конце концов, это их город, их Россия, а для тех, кто исполнен был революционного духа, – их революция, не Сталина.

Год или два назад их великий поэт Анна Ахматова писала во время неслыханной трагедии:

Нет, и не под чуждым небосводом,

И не под защитой чуждых крыл, —

Я была тогда с моим народом,

Там, где мой народ, к несчастью, был.

Все уж сказано, все сделано. Ленинград будет бороться – изо всех сил. И надеяться, что с победой придут лучшие дни.

Вполне естественно, что так думал в тот воскресный день и директор Эрмитажа Иосиф Орбели. Он захлопнул дверь кабинета, поднялся по лестнице к длинному коридору, сбоку от которого находились залы.

Шагал быстро, не оглядываясь по сторонам, спешить ему было некуда, просто хотелось, чтобы досада улеглась. Два часа звонил в Москву, в Комитет по делам искусств, пытался получить указания или разрешение на эвакуацию Эрмитажа. В том, что музей надо эвакуировать, Орбели не сомневался. Немецкие бомбардировщики уже бомбили десятки городов и в любой момент могли появиться над Ленинградом. На миг он остановился, поглядел на Неву. За шпилем Петропавловской крепости повис, будто разбухшая серая колбаса, один из первых поднявшихся в воздух аэростатов. И Орбели решил. Велел сторожу закрыть музейные залы и больше посетителей не пускать. Затем пошел в кабинет, вызвал сотрудников. Из Москвы все еще не звонили. Ну что ж, он будет действовать сам, без Москвы. Сорок самых дорогих картин – Леонардо да Винчи, Рафаэля, Рембрандта, Рубенса – надо снять со стен, перенести в подвалы под каменные своды.