Читать книгу - "Правила Константинопольского синода 1276 года - Мария Владимировна Корогодина"

не было известным, а чтобы получить авторитетное подтверждение запрета, поскольку «простая чадь» настаивала на послаблении. Тем неожиданнее прозвучал ответ Константинопольского синода: «[Достоит], аще будет при нужди». Для русских епископов, знакомых с запретом («Вопрошание Кирика» и антилатинское сочинение «О фрязех и о прочих латинах» были включены в Кормчую книгу, обсуждавшуюся на Владимирском соборе в 1273 г.), такое разрешение было неприемлемым. Эти соображения убеждают в том, что данное решение действительно принадлежит византийским архиереям под председательством патриарха Иоанна XI Векка, которые в короткий период Лионской унии стали снисходительно относиться к обычаям, характерным для Римской церкви.

Как было показано выше, при переводе, редактировании и переписке правил в XV–XVI вв. многие статьи, противоречившие русским традициям, были сохранены. Вероятно, с течением времени обстоятельства появления правил во времена Лионской унии забылись, и текст приобрел авторитет благодаря надписанию, поскольку предлагал постановления Вселенской церкви. Однако разрешение есть удавленину вызывало недоумение и позже. Статья была исключена из большинства редакций, сохранившись только в Кирилло-Белозерской (в том числе в старшем фрагментарном списке ГИМ, Чуд. 18), и в близкой к ней Архангельской. Но и там, где статья продолжала копироваться, редактор пытался смягчить ее смысл[141], изменить его[142], вычеркнуть статью[143] или внести исправления над строкой в уже переписанном тексте[144].

27 статья. Епископские монастыри

«Въпрос. Аще будет манастырь под епископиею, угодень будет епископии, достоит ли въ немь епископиию сътворити или ни, а манастырь индѣ сътворити? Отвѣт. В томь волень епископь сътворити, нѣсть бо ему в томь грѣха».

Статья касается положения обители, находящейся «под епископиею», и рассматривает вопрос, имеет ли право архиерей разместить в монастыре епископскую резиденцию, переместив обитель в иное место, на что Константинопольский синод дает безоговорочное согласие. В данной статье слово «епископия» употребляется последовательно в двух разных значениях: как церковная организация и как резиденция епископа: если монастырь находится в пределах епископского диоцеза («под епископиею») и будет удобен для резиденции епископа («угоден епископии»), можно ли устроить резиденцию в монастыре («епископию сотворити»)? По мнению А. П. Толочко, в значении епископской резиденции, причем не в центре епархии, «епископия» упоминается в XIII в. в летописной статье о появлении архиерея в Холме [Толочко, 2017, с. 269–271].

В правиле затронут непростой вопрос, связанный с положением монастырей в русских землях. Их статус и права существенно различались в зависимости от того, как они были основаны, кто их содержал и кому непосредственно они подчинялись. До XV в. на Руси существовали ставропигиальные монастыри (подчинявшиеся непосредственно Константинопольскому патриарху), ктиторские (как правило, содержавшиеся тем князем, на землях которого были расположены)[145] и епископские (содержавшиеся архиереем). Небольшая пустынь с часовней могла быть заложена простым иноком, с помощью местного князя или без него. Однако по мере увеличения числа насельников неизбежно вставал вопрос о строительстве храма, в котором можно было бы совершать литургию. Во многих случаях архиерей не приезжал на новое место, но посылал благословение на основание монастыря или разрешение на освящение и антиминс, который давал возможность служить в церкви. Таким образом, все монастыри (кроме пустыней, не имевших церкви, в которых не могла совершаться литургия) могли существовать только с ведома и благословения местного епископа или патриарха.

Значительным (часто – основным) источником доходов монастыря были пожертвования, и большинство обителей существовало в качестве ктиторских, получая вклады от тех княжеских родов, которые стояли у их истоков [Щапов, 1989, с. 149–157]. Лишь малая часть содержалась архиереями. Часто именно из числа насельников епископской обители избирался новый владыка; сюда удалялся на покой прежний епископ, оставляя кафедру. Некоторые сведения о русских монастырях до середины XIV в. были собраны М. И. Болховой; из ее наблюдений следует, что основание монастыря было нередко связано с фигурой архиерея[146]. Скудные летописные известия не всегда дают возможность точно определить характер монастыря, тем более что княжеские вклады в епископские монастыри были столь же существенными, как в ктиторские.

Таким образом, на судьбу монастыря влияло много факторов. Однако в последней трети XIII в. в связи с разорением прежних кафедр и появлением новых центров наиболее остро стояли вопросы, связанные с местом пребывания епископов. В 1273 г., когда начала готовиться поездка в Константинополь, в Киевской митрополии было шесть архиереев, включая митрополита. Старые епархии, Новгородская и Ростовская, имели епископские дворы при кафедральных соборах. Место расположения двора митрополита и остальных епископов: Полоцкого (Тверского), Переяславского (Сарайского) и Владимирского можно определить только гипотетически. Очевидно, что самой насущной являлась проблема размещения епископов на новом месте. Наиболее близкой параллелью для этой ситуации является основание новых епархий около 1219 г. святителем Саввой Сербским, который расположил архиерейские кафедры в монастырях: в Студенице, Жиче, Пече, Иловице, Будимле, Банья в Дабаре и на реках Топлице и Мораве. Традиция размещать резиденцию епископа в монастыре сохранялась в Сербской архиепископии на протяжении XIII–XIV вв. Можно полагать, что послы митрополита Кирилла, разыскивавшие по его просьбе сербский перевод Номоканона с толкованиями, побывали в 1262 г. в Иловице, видели устройство архиерейских резиденций [Корогодина, 2024] и приняли его за образец.

Сведения, которые можно почерпнуть из летописных источников, часто не дают точного ответа на вопрос о расположении епископского двора. Самым загадочным было местопребывание Сарайского епископа: в Старом Сарае, являвшемся епархиальным престолом, неизвестно ни собора, ни постоянного епископского двора, и неясно, подолгу ли пребывали там Сарайские епископы. Первый епископ Митрофан сошел с кафедры и принял схиму; в таких случаях летописец обычно указывал, в какой монастырь удалился на покой епископ и где был погребен. Однако о епископе Митрофане таких сведений нет; неизвестно также, где обитал епископ Феогност и последующие Сарайские епископы. Использование ими Крутицкого подворья в Москве зафиксировано только с конца XV в.[147] Сведения о существовании со второй половины XIII в. в Крутицах монастыря и тем более архиерейского подворья недостоверны [Салмина, 1958, т. 15, с. 378–383; Беляев, 1994, с. 509–512]. Наиболее раннее упоминание Богородицкого монастыря в Крутицах находится в духовной грамоте великого князя Ивана Ивановича конца 1350-х годов [ДДГ, 1950, с. 16, 19], однако нет оснований предполагать, что в XIV в. Сарайские епископы располагались в Крутицком монастыре.

Полоцкий епископ Симеон в 1271 г. переместился в Тверь [Корогодина, 2020а, с. 36–38]. Разумеется, там не было епископского двора, поскольку сама епископия возникла только с приездом в город епископа Симеона. Статус кафедрального собора приобрела церковь Козьмы и Дамиана, которая в конце 1280-х годов была перестроена и освящена заново как Преображенский собор. С этого момента епископ, без сомнения, располагался в епископском дворе при соборе; однако неизвестно, где он жил в Твери первые двадцать лет своего там пребывания.

То же можно сказать