Читать книгу - "Палачи и придурки - Юрий Дмитриевич Чубков"

Такие мысли заворочались в тяжелой голове Егора Афанасьевича, когда минул пятый час заседания бюро обкома. И как мысли его, был тяжел и туманен кабинетный воздух, в котором рыбьими казались лица членов бюро.

— Ну так, товарищи, давайте, наконец, решать. Шестой час сидим, понимаешь...

Егор Афанасьевич с трудом приподнял голову и обвел всех прозрачными, от скуки глазами. Такие же глаза были и у сидящих за столом в его кабинете, так же низко клонились их головы, словно на шее у каждого привязан был тяжкий груз. Несколько в сторонке, особняком, сидел Виктор Зиновьевич Замятин — теперь уже бывший начальник Главного управления торговли города Благова, и тупо бубнил время от времени:

— Доверие партии оправдаю.

От огорчения ли или еще по какой причине с голосом его что-то случилось — откуда-то прорезался протоиерейский оглушительный бас, и казалось, будто говорит он в пустую железную бочку, где сидят члены бюро обкома. Три часа назад его сняли общим решением бюро с должности начальника Управления за полный развал всякой торговли в городе и объявили выговор с занесением в личную карточку. Уже тогда можно было закрыть заседание и разойтись. Егор Афанасьевич, который вел вместо приболевшего первого секретаря Анатолия Ивановича Мазечкина, так и намеревался поступить, уже рот раскрыл, чтобы объявить о закрытии, и многие в предвкушении воли оторвали плоские зады от стульев, но тут раздался жалобный, полный звенящей тоски и горечи голос Виктора Зиновьевича, и был подобен он звуку лопнувшей во время концерта струны на скрипке:

— А как же я?

Все замерли. Хотел Егор Афанасьевич ответить привычное: «Твой вопрос будет решен особо», однако посмотрел в пылающее лицо бывшего начальника торговли, на его поникшие, словно ветви умирающего дерева, плечи и замешкался. Свой ведь брат, плечом к плечу столько лет шли. Пока решится его вопрос, ой-ей-ей сколько придется ему претерпеть. Унижений, да и оскорблений тоже — завистлив и зол народец. Истомится, надорвется мужик душою...

— А что, товарищи, — сказал он задорно, умиляясь на собственное благородство, — не будем томить нашего уважаемого Виктора Зиновьевича? Из человеколюбия, из милосердия. Нынче милосердие-то у нас, хе-хе, в моде! Найдем ему работенку?

— Не будем! Не будем! — передался порыв его членам бюро. — Найдем работенку!

Стали предлагать должности. Была вакансия директора одного научно-исследовательского института. Однако не подошла: кого-то уже из Москвы наметили, звонок был. Упомянул кто-то освободившуюся недавно должность директора молокозавода, на что протрубил Виктор Зиновьевич свое бочковое:

— Доверие партии оправдаю.

Но столько обиды слышалось в его голосе, что всем стало стыдно. Слышалось: что ж, я в вашей власти, топчите. В самом деле, молокозавод тот и заводом-то назвать можно было с большой натяжкой. Издевательством можно было назвать такое назначение. Застыдились члены бюро обкома и потупили очи. Нельзя так поступать со своим, проверенным товарищем. Нельзя создавать прецедент. Каждый может оказаться в подобной ситуации. Сегодня директор захудалого молокозавода, а завтра на какой-нибудь свинарник... И пошло-поехало, и будет это уже не горизонталь, а наклонная плоскость. Нельзя.

Несмело высунулся кто-то:

— А вот у нас торговое объединение создается. Называется «Изобилие». Так может, генеральным директором?

Оживился Виктор Зиновьевич:

— Оправдаю!

Вздохнули члены бюро с облегчением, зашевелились, портфелями по столу завозили, зашелестели бумагами, снова почуяв волюшку. Но тут встал главный редактор местного журнала «Полет» Кирилл Митрофанович Фортунатов — радикал ужасный! — и сказал так:

— Товарищи! Я, разумеется, всеми фибрами моей души за кандидатуру нашего уважаемого Виктора Зиновъевича. Но, товарищи, где же альтернатива? Не забывайте, в какое время мы живем. Время становления правового, демократического государства. Народ спросит у нас: а была ли альтернатива? были ли другие кандидатуры? И что мы ответим? Нет, товарищи, без альтернативы нельзя, как хотите. Изберем-то мы все равно Виктора Зиновьевича, но совесть наша будет чиста. Нас спросят, а мы — да, мол, были и другие кандидатуры, такие-то и такие-то, вот протокол. И никто не посмеет нас упрекнуть. Таково мое мнение.

Единодушный вздох отчаяния раздался в кабинете. Не вздох даже — стон человеческий! В таких случаях говорят у нас: дьявол пролетел.

— Кой черт в этих альтернативах ваших! — не выдержал генерал Пряхин, консерватор. — Дело выеденного яйца не стоит!

— Не скажите, не скажите! — заволновался Кирилл Митрофанович. — Это, знаете ли, принцип демократии диктует!

— Вообще-то, оно конечно..., — зачесали члены бюро в затылках.

«Ну, писатель! — мысленно выругался Егор Афанасьевич. — Я тебе подыщу альтернативу! Придет и твой черед!» Вслух же сказал:

— Что ж, товарищи, наш почтенный литератор прав, и мы все ему скажем спасибо за то, что надоумил нас, неразумных, поправил. Демократия есть демократия. Каждый имеет право иметь... м‑м... Я в том смысле, что у каждого может быть свое мнение, и мы должны его уважать. И должна быть альтернатива. Так учит нас партия.

Слышалась легкая горечь в словах Егора Афанасьевича, но и твердость была, непреклонность.

— Одним словом, давайте кандидатуры.

И вот теперь проклинал себя Егор Афанасьевич за не вовремя накатившее на него человеколюбие. Поначалу казалось все очень просто: наметить парочку кандидатур, записать в протокол и тут же избрать Замятина. Однако...

Воздух в кабинете стал сворачиваться, как прокисшее молоко, густел и, похоже, удельный вес его с каждой минутой делался выше и выше и приближался к удельному весу членов бюро обкома — намечалось уже такое тревожное колебание предметов, готовых, казалось, вот-вот взмыть вверх, словно заседание происходило в кабине какого-нибудь межпланетного корабля. Вон радикал Фортунатов оторвался от пола вместе со стулом и закачался над головами заседающих, подобно поплавку ареометра, да и прочие члены бюро как-то неуверенно сидели: то всплывут слегка в воздух, то опустятся. Ректор Медицинского института Алексей Борисович Покатилов вцепился в ножку стола, смотрел преданно на Егора Афанасьевича арбузными семечками. Только генерал Пряхин сидел прочно и нерушимо, подперев кулаком многодумный подбородок.

— Открой-ка пошире окна, — подтолкнул Егор Афанасьевич локтем сидевшего рядом помощника Михаила Ивановича.

— Сию минуту! — вспорхнул Михаил Иванович, метнулся к окнам.

«Живуч!» — подумал о нем Егор Афанасьевич.

— Слушай, — оборотился он к председателю Областного спорткомитета Василию Кузьмичу Пронину, — что тебе стоит? Ничего ведь не случится, ничего в твоей жизни ровным счетом не изменится. Запишем