Читать книгу - "Океан славы и бесславия. Загадочное убийство XVI века и эпоха Великих географических открытий - Эдвард Уилсон-Ли"

слишком трудно разрезать, и ему пришлось втайне кипятить кости, чтобы очистить их. Риск, на который пришлось пойти, чтобы заполучить тело, и оккультные процедуры, проведенные над ним, не являлись ни черной магией, ни почитанием мощей мученика; скорее они представляли собой ритуалы нового движения, основанного на точном наблюдении за отдельными образчиками физического мира. Автором этого мрачного рассказа был человек по имени Андрис ван Везель (в латинизированной форме – Андреас Везалий[226]), и позднее – когда и он, и Дамиан переехали в Падую – ему предстояло прибегнуть к подобному возмутительному поведению, чтобы коренным образом изменить представление о человеке и его организме[227].

В первый раз Дамиан прожил в Лёвене недолго: спустя год с небольшим он отправился на поиски духовного лидера, покинувшего этот опустевший храм, и весной 1533 года ему удалось договориться о встрече с Эразмом. К тому времени мыслитель перебрался из Базеля в близлежащий Фрайбург; после случая с яйцами, когда Эразм осудил как тех, кто игнорировал церковные законы, так и тех, кто принуждал их исполнять, – пришедшие к власти в Базеле протестанты обязали всех проводить свои обряды. Эразм уже давно решил, что не собирается рисковать жизнью ради истины. Не у всех есть силы, необходимые для мученичества, писал он в письме к другу: когда папы и императоры принимают правильные решения, я следую им, что благочестиво; если они принимают неправильные решения, я терплю их, что безопасно. Он полагал, что такая позиция приемлема, когда нет надежды на лучшее.

Эразм, с которым Дамиан познакомился весной 1533 года, был уже стар, страдал от подагры и камней в почках, его мучили постоянные лихорадки, и философ больше не чувствовал себя дома в этом мире. Его мастерские «Диалоги», прославившиеся на всю Европу красноречием и лукавой живостью обеих дискутировавших сторон, теперь проклинали и те и другие. Католики обвиняли мыслителя в том, что он посеял дурное семя на ниве господней, допустив высмеивание церковных установлений, а Лютер со своими последователями осуждали за то, что не присоединился к рьяному их разрушению. Утонченная смесь скептицизма и терпимости, которую предлагал Эразм, теперь сама по себе представляла форму измены Лютеру, полагавшему, что человек должен находить удовольствие в строгости, иначе он не христианин. Но хотя Эразм не вступал в полемику, он не мог удержаться, чтобы не выражать периодически свое презрение – все чаще к обеим сторонам, – например, в работе 1529 года Epistola contra Pseudevangelicos («О лжепророках»), являвшейся проклятием на оба дома[228] – как на прогнившую церковь, так и на тех, кто скорее порвет веревку, нежели ослабит, но сохранит целой. Дамиан с радостью обнаружил, что немощному осажденному со всех сторон мыслителю крайне нужен секретарь, и хотя молодой последователь не смог произвести на Эразма никакого впечатления во время их первой встречи, он продолжал упорствовать: когда де Гойша вызвали в Лиссабон, предложив престижную должность, он отказался от нее вопреки совету Эразма и вернулся в дом старика в качестве гостя, компаньона и ученика[229].

Трогательно наблюдать за отношениями, которые сложились между ними за два оставшихся года жизни Эразма. Дамиан хранил их в сердце до самой смерти. Письма учителя де Гойш держал в специальном футляре с самыми дорогими для него вещами, среди которых лежал и гравированный портрет Эразма работы Дюрера. Молодой человек фонтанировал проектами: он тут же предложил взяться за редактуру и публикацию полного собрания трудов философа и попросил Эразма создать официальный каталог, чтобы наследие в точности соответствовало его желаниям. В качестве противоядия от щенячьего энтузиазма Дамиана Эразм составил для ученика упражнения по латинскому и греческому языку, объясняя ему с помощью различных способов построения аргументации, как нападать на человека или защищать его, преувеличивая или преуменьшая его недостатки. Предлагались и задания по переводу – несколько более амбициозные, поскольку Дамиан переводил на родной язык, – выразительные свидетельства любопытной привязанности между учителем и учеником. Под руководством Эразма Дамиан перевел с латыни на португальский трактат Цицерона «О старости» (De Senectute), защищающий достоинство людей в преклонном возрасте и доказывающий, что лицам, находящимся в полном расцвете молодости и пылающим чувствами, есть чему поучиться у тех, в ком огонь желаний приугас. Несомненно, Эразм, который по-прежнему выдавал огромное количество трудов, в том числе все больше похожих на пьесы «Диалогов», которые прославили и подпортили его имя, узнавал в некоторых историях Цицерона себя – например, в рассказе о Софокле: сыновья хотели в старости объявить драматурга слабоумным и привлекли его к суду, но Софокл просто прочитал перед судьями свою только что сочиненную трагедию «Эдип в Колоне» и спросил их, кажутся ли эти стихи сочинением слабоумного[230].

Несмотря на то, что Эразм осознавал масштаб собственного дарования, он не чурался одобрения младшего товарища. Хотя Эразм был женат на своей работе, в разные периоды жизни он заводил страстную дружбу с другими мужчинами, и в последние годы жизни эту роль, похоже, играл Дамиан; их вспышки беспокойства о здоровье друг друга и легкость, с которой Эразма могла ранить неуклюжая верность Дамиана, позволяют предположить, что выражения чувств друг к другу являлись чем-то большим, нежели просто стандартными витиеватостями гуманистической переписки. В одном забавном эпизоде Дамиан решил польстить своему наставнику, призвав его совершенствовать свой стиль и приблизиться к Цицерону, не подозревая, что Эразм воспримет сравнение с Цицероном как оскорбление. Молодой человек, недостаточно знакомый с огромным количеством работ Эразма, в своем восторге, очевидно, упустил тот факт, что маэстро полагал, что давно превзошел римского оратора; фактически он вел давнюю борьбу с цицеронианцами в литературе, считая их простыми попугаями-подражателями, неспособными говорить современно. В ответ на предложение Дамиана Эразм набросился на другого автора, которым восхищался его протеже, заявив, что тот своим блеском притупил впечатление от своего благочестия, а подлинно сокровенное требует своего собственного стиля[231].

Портрет Эразма работы Ганса Гольбейна Младшего, напечатанный базельским издателем Иоганном Фробеном (1538)

Дамиан мгновенно оправился от этой выволочки и заявил о желании написать официальную биографию своего героя, сделав это в таком стиле, чтобы будущие поколения восхваляли не только вашу жизнь, но и нить, основу и уток моей речи. Подобная идея нелепа по многим причинам, и не только потому, что Дамиан был самым молодым, самым неопытным и наименее подготовленным для такой задачи из многих последователей Эразма; описать жизнь Эразма – все равно что осветить разногласия, разрывавшие христианский Запад, а такая попытка несла серьезный риск даже для гораздо более благоразумного и осторожного человека, нежели Дамиан. К тому же Эразм, похоже, в последние годы жизни отказался от той