Читать книгу - "Стратегия Московской Руси. Как политическая культура XIII–XV веков повлияла на будущее России - Тимофей Вячеславович Бордачев"

уже на самом раннем этапе Москва получает в свое распоряжение два важных опорных пункта на важнейших для внешней политики направлениях – юго-восточном (Коломна) и западном (Можайск). И только через 200 лет, после присоединения Новгорода (1472) и победы над Золотой Ордой (1380) Иваном III, великие московские князья возвращаются к династическому вопросу уже в контексте возвращения территорий Киевской Руси, принадлежащих им по праву.

Первый из длинной плеяды великих московских правителей – Даниил Александрович – это «умный, деятельный князь, ребенком оставшийся после своего отца, вырос и возмужал в печальное для России время» и «всю свою энергию (он) употребил на увеличение и округление собственного московского удела, в чем имел успех при помощи оружия и ловкой политики»[199]. Необходимость постоянного взаимодействия этих инструментов – войны и дипломатии – диктовалась сложным стратегическим положением Русских земель. Хотя угроза с Запада была фактически ликвидирована уже к середине XIII в., а литовская экспансия на Восток еще не началась, русские земли-княжения только начинали оживать после монгольского нашествия, присутствие татар буквально на околице было не только постоянным, но и угрожающим.

Тогда же происходит одна из первых военных побед Москвы над ордынцами: в 1300 г. Даниил Московский выступает походом на Рязань против князя Константина, племянники которого обратились за помощью к московскому князю. Результатом этого похода стало уже упомянутое выше приобретение стратегически важной Коломны, а важнейшим событием – разгром москвичами крупного татарского отряда, отправленного из Орды на помощь узурпатору[200]. Историк отмечает важность этого события по сравнению с предыдущей военной победой русских сил над ордынцами. В 1285 г. сын Александра Невского Дмитрий разгромил татар во время междоусобного столкновения со своим братом Андреем. Но тогда он, во-первых, действовал в рамках обороны своих земель, а во-вторых, пользовался поддержкой наиболее могущественного ордынского хана Ногая[201]. В этот раз московский князь был атакующей стороной, действия которой определяли судьбу Рязанского престола, а на стороне его противника (князь Константин оказался в плену в Москве) выступали татары. Эти обстоятельства могли бы стать непреодолимым препятствием в том случае, если бы русские земли действительно находились в полном подчинении у Орды, но отношения имели исключительно даннический характер. А дерзость, свойственная в необходимые и решительные моменты московскому княжескому дому, только сделала завершенной ситуацию, когда интересы объединения Великороссии потребовали военного столкновения с татарами.

В будущем подобная дерзость проявлялась еще неоднократно. Однако ее отличительной чертой стало не опрометчивое стремление избавиться от даннической зависимости или нанести Орде серьезное военное поражение, а способность отстоять свои конкретные интересы, не ставя под угрозу безопасность московского княжения в целом. Подробный и интересный рассказ о дипломатических и военных деяниях первых московских князей мы находим в книге А. А. Горского «Москва и Орда» – единственной отечественной монографии, посвященной непосредственно этой теме[202]. Главные выводы, к которым приходит выдающийся российский историк на основе изучения летописных свидетельств, парадоксальны. Тем более на фоне оценок, устоявшихся в советской и западной историографии, привыкших интерпретировать поведение московских князей исключительно как «сотрудничество» с ордынскими властями. В частности, Горский приходит к выводу, что Юрий Данилович (1281–1325) (старший сын Даниила Московского), за которым часть дореволюционной и советской историографии закрепили клеймо союзника татарских ханов, был в действительности одним из самых решительных ослушников их воли. Включая присвоение себе великокняжеского титула без оглядки на всякие ярлыки[203].

Другой важнейший внутриполитический процесс того времени – это начало сравнительно массового перехода на службу в Москве служилых людей и бояр из других русских земель. В. О. Ключевский пишет: «В то время как все русские окраины страдали от внешних врагов, маленькое срединное Московское княжество оставалось безопасным, и со всех краев Русской земли потянулись туда бояре и простые люди. В то же время московские князьки, братья Юрий и этот самый Иван Калита, смело, без оглядки и раздумья, пуская против врагов все доступные средства, ставя в игру все, что могли поставить, вступили в борьбу со старшими и сильнейшими князьями за первенство»[204]. Это сочетание объективных факторов, вызванных внешними угрозами, и энергичной политики московского княжеского дома вело к тому, что постепенно

«благодаря своему многолюдству Московское княжество сделалось самой крупной политической силой, которая понемногу и начала дело собирания северо-восточной Руси под своей властью. Так, вследствие сгущения населения в известном районе Ростово-Суздальской области, произведенного натиском татар, образовалось государственное ядро, которому суждено было вобрать в себя постепенно княжества и земли северо-восточной Руси и вырасти в обширное и могущественное Московское государство»[205].

В первую очередь источником человеческих ресурсов для московского двора становятся земли-княжения Южной Руси – черниговские и киевские. Уже в первые годы самостоятельной деятельности Москвы начинается «мощный прилив населения с юга (…)», которому, по мнению классика, она «обязана одним из важнейших условий своих загадочных первых успехов: первые волны прилива этих народных сил – в переселенческом движении из Днепровской Руси»[206]. Бывали случаи, когда вместе с видными вельможами, например родоначальником рода Квашниных Нестором Ребцом, в Москву переселялись их дворы численностью 1700 человек[207]. Это, конечно, серьезно увеличивало военный потенциал Москвы в сравнении с ее конкурентами внутри Великороссии. Главная причина такого элитного переселения была сравнительная безопасность внутренних регионов Северо-Восточной Руси с точки зрения татарских набегов, противостоять которым отдельные боярские дворы, конечно, не могли.

В 1299 г. крупным событием стал переезд во Владимир из Киева митрополита Руси Максима. Глава русской Церкви покидает так и не восстановившуюся толком после разгрома в 1240 г. древнюю столицу. Тем более Киев в том же году был в очередной раз подвергнут такому разорению, «не терпя татарского насилия оставя митрополью и збежа ис Киева, и весь Киев разбежался; а митрополит иде к Бряньску, и оттоль иде в Суждальскую землю, и со всем своим житьем» и «с крылосом»[208]. Историки отмечают, что следующий за Максимом митрополит Петр «выбрал Москву не только из-за ее князей, но в первую очередь из-за выгодного положения»[209]. Но не только это имело значение. Мы знаем, что уже с середины XIII в. постепенно усиливается давление на южнорусские земли со стороны римской церкви, подталкивающее ее княжеские дома к тактическим союзам с европейскими соседями.

Постепенно такое положение становилось опасным для самостоятельности русской церкви, и неудивительно, что «перенос резиденции митрополита стал первым шагом к распаду единства Русской митрополии»[210]. Этот распад единства стал, таким образом, платой за самостоятельность, которую можно было сохранить только с опорой на Русский Северо-Восток. В свою очередь, значение церкви для продолжения в новом географическом очаге традиции русской государственности было обусловлено