Читать книгу - "Последние дни Сталина - Джошуа Рубинштейн"

руководства. По мнению Исаака Дойчера, эти облеченные властью люди «больше напоминали совет старейшин, чем орган действующей власти»[277]. Редакция журнала Time, уверенная в безоговорочном преобладании Маленкова, поместила его портрет на обложке номера за 23 марта. «Лицо, которое Москва обратила к миру на этой неделе, выглядит удручающе прежним, если не считать отсутствия усов: одутловатое, непроницаемое, со стальным взглядом». Вот как описывали Маленкова: «Казак с сомнительным прошлым и отталкивающим настоящим, который вышел из тени Сталина, чтобы стать номером один»[278]. Подручные Сталина теперь уже официально входили в права наследования.

Что касается Сталина, то по публикациям в Правде можно наблюдать постепенное снижение общественного интереса к его фигуре. Чтобы лучше представлять исторический фон: когда Правда в специальном четырехстраничном выпуске от 28 июля 1952 года писала о праздновании Дня авиации и торжественном открытии Волго-Донского канала, имя Сталина было упомянуто не менее 123 раз. После похорон в номерах за 11 и 12 марта преобладали статьи о проводимых по всей стране траурных митингах. Но уже 11 марта в газету возвращаются новости не о Сталине: на последней странице в одной короткой колонке изложение текущих событий в Корее и в ООН. Кроме того, напечатана программа театральных постановок, вновь разрешенных к проведению в столице. Подобных сообщений с каждым днем становилось все больше, пока, наконец, 15 марта на главную страницу не вернулись новости, вообще никак не связанные со Сталиным. В следующие пять дней количество откликов на его смерть продолжало уменьшаться, а 20 марта в Правде уже не было ни одного заголовка, посвященного усопшему вождю. Любой опытный читатель советской прессы сразу мог догадаться, что означает это неуклонное сокращение официальных славословий[279]. Некоторые газеты и журналы, правда, не спешили расставаться со старыми привычками: 19 марта Литературная газета (официальный орган Союза писателей) в своей передовице призывала членов Союза «запечатлеть для своих современников и для грядущих поколений образ величайшего гения всех времен и народов — бессмертного Сталина»[280]. Но через две недели после смерти Сталина подобная риторика почти сошла на нет. Хрущев знал, что статью написал главный редактор газеты Константин Симонов, и пригрозил уволить его[281].

Пока новое руководство занималось укреплением своей власти, Лаврентий Берия стал подталкивать его к проведению кардинальных реформ. «Берия не был скрытым либералом, — однажды заметил политолог Уильям Таубман. — Он взял на себя роль реформатора именно потому, что сам был весь в крови. Возможность обелить себя и запятнать репутацию остальных он видел в том, чтобы обвинить Сталина, чьи приказы все они выполняли»[282]. В августе 1945 года Берия формально покинул пост главы службы государственной безопасности, взяв на себя обязанности руководителя проекта по созданию атомной бомбы. После похорон Сталина он срочно организовал пять комиссий по пересмотру дел и расследованию происшествий, случившихся в последние годы жизни вождя, включая смерть Соломона Михоэлса и «дело врачей». Ограничив деятельность комиссий послевоенным периодом, он пытался отвлечь внимание от событий 1930-х годов — периода Большой чистки, знаменитых показательных процессов, арестов миллионов невинных, — а также военных лет, когда происходили депортации целых народов. Вероятно, он полагал, что так будет легче свалить всю вину на одного Сталина.

С конца марта до людей начали доходить слухи о первых значительных и совершенно неожиданных реформах. Берия добился, чтобы промышленные и строительные проекты, находившиеся в ведении Министерства внутренних дел, — включая лесозаготовки, шахты и предприятия по обработке сырья, которые входили во множестве в систему ГУЛАГа, — были переведены в подчинение обычных гражданских министерств и чтобы в строительстве перестали использовать принудительный труд — то есть ту практику, на которую Сталин полагался при осуществлении целого ряда масштабных проектов. По указанию Берии была прекращена работа над несколькими каналами, туннелями и железнодорожными ветками, строившимися силами заключенных. Так, например, на прокладке магистрали Салехард — Игарка в северной Сибири, начатой в 1949 году, работало более 100 000 человек. Приближенные Сталина понимали, что эта железнодорожная линия не имеет большого экономического значения, и уже через несколько дней после его смерти остановили строительство. Предстояло решить, что делать с огромной системой принудительного труда — печально известным ГУЛАГом. Берия докладывал Президиуму, что в тюрьмах, колониях и трудовых лагерях находится 2 526 401 человек, среди которых осужденные по политическим и по неполитическим статьям (в том числе 438 788 женщин, из них 35 505 с детьми, а 62 886 — беременны). По масштабам и жестокости рабский труд мог сравниться лишь с массовыми расстрелами и голодом, сопровождавшими коллективизацию. Берия убедил коллег провести широкую амнистию заключенных, предположительно не представляющих серьезной угрозы обществу. 27 марта новые власти объявили о пересмотре уголовного законодательства и об амнистии более чем миллиона заключенных — крупнейшее подобное событие в истории ГУЛАГа. Амнистия предусматривала освобождение всех заключенных, осужденных на срок до пяти лет, всех беременных женщин, всех несовершеннолетних, женщин старше пятидесяти и мужчин старше пятидесяти пяти лет, неизлечимо больных. Она также распространялась на осужденных за неуточненные «должностные и хозяйственные преступления», при этом почти вдвое сокращались сроки заключения, превышающие пять лет, кроме случаев, связанных с контрреволюционными и другими уголовными преступлениями. Одним этим указом новое руководство страны коренным образом меняло масштаб использования принудительного труда.

Однако решение об освобождении такого количества заключенных имело непредвиденные последствия. Уже через несколько недель после указа, когда из лагерей вышли сотни тысяч амнистированных, среди которых было немало закоренелых и неисправимых уголовников, страну захлестнула волна жестоких преступлений. В архивах сохранилось множество сообщений об ужасных происшествиях, включая избиения, убийства и даже массовые изнасилования в поездах, которые были делом рук только что освободившихся заключенных. В апрельском секретном докладе сообщалось, как пятнадцать амнистированных проникли в вагон, предназначенный для женщин, и изнасиловали сорок женщин — почти всех, кто там находился. Американец по имени Джон Ноубл в момент объявления амнистии отбывал срок в Воркуте[283]. Он вспоминал, что из 5000 освобожденных 800 вскоре «вновь оказались в лагере, так как, выйдя на свободу, они устроили в городе кровавую вакханалию грабежей и поножовщины, убив 1200 человек»[284]. 19 июня Хрущеву доложили о письмах в Правду, в которых обычные граждане жаловались на «существенный рост уличных преступлений, краж со взломом и убийств во многих крупных и мелких городах». Группа партийных работников в Ленинграде сообщала о пугающем количестве грабежей на улицах города, отмечая, что ситуация «характеризуется безнаказанностью преступников, которые орудуют при свете дня при практически полном отсутствии реакции со стороны милиции». В некоторых письмах авторы призывали даже отрубать ворам пальцы или руки. Власти убеждали общественность, что