Читать книгу - "Уральский следопыт, 1958-04 - Журнал «Уральский следопыт»"

– Был Окентич, – шептала Зоя, – так он опасается и за себя и за тебя: могут не принять…

– Это почему? – спросил Яша и вспомнил мастера Крапивина с надернутым на голову мешком, длинную метлу, которой он заметал след от тачки.

Наутро Яша был на заводе. В цеховой конторке сидел новый мастер, бритый мужчина, средних лет, в шляпе и пестром галстуке. К его столу длинной, медленно движущейся лентой выстроилась очередь. Мастер не знал никого из литейщиков, но перед ним лежал список с какими-то пометками, и пометки эти решали участь человека.

Когда дошла до Яши очередь, мастер, заглянув в список, сказал:

– Вам, молодой человек, придется погулять.

– Отказ, значит? За что?

– Вам лучше знать. На мастера наскакивали? Было? Разговор исчерпан. Кто следующий? Подходи!

Ропот, вспыхнувший было при первых словах мастера, тотчас заглох под его ледяным взглядом.

Отказ огорчил Яшу. Где, кроме литейной, мог устроиться он, малолетний, не имеющий никакой специальности?

Мать, вопреки ожиданию, ни в чем не упрекнула Яшу. Вначале только с горестью вскрикнула: «Охти мне, какое несчастье!» Потом, видя, что он сам сокрушен выше меры, стала его успокаивать:

– Ну, что поделаешь? И не такой удар снесли, выдержим и это. Будем уж как-нибудь изворачиваться. Что больно-то убиваться?

Мать говорила и говорила, чтобы хоть как-нибудь подбодрить сына, а он молча кусал губы, чтобы не разреветься.

Вечером Борис немного развеселил Яшу:

– Меня тоже забраковали. Ростом, говорят, не вышел. Подрасти велят. Я говорю: «Пожалуйста, очень вам признателен за добрый совет». И Окентича, понимаешь, тоже зацепили. В общем, житуха самая распрекрасная. Но ты, Яшка, не вешай нос. Не то теперь время. О забастовке слышал? Всероссийская! Ну, вот. На завод мы с тобой вернемся, будь уверен,

* * *

С вечера зарядил мелкий холодный дождик, и среди ночи с потолка вдруг закапало, сперва чуть-чуть, потом все чаще и чаще, так что пришлось подставлять ведра и тазы. Мерный стук капель не давал никому уснуть.

Утром Яша, обследовав чердак, забрался на крышу и, найдя расщелины между листами проржавленной кровли, присел около трубы, озирая открывшийся перед ним широкий горизонт. С дальнего угора по узкой лестнице спускалась группа мужчин. Один из них стал на что-то указывать руками в ту сторону, где высился Крутояр. Яша взглянул на гору и застыл ошеломленный. На Крутояре развевался флаг. Красный флаг! Флаг, то трепеща, обвивался вокруг высокого древка, то смелым рывком развертывался во всю свою длину и, словно наслаждаясь свободным полетом, открывал пылающий багрянец ткани.

Не помня себя, Яша скатился вниз. Первым его намерением было бежать на Крутояр, но, пройдя немного по улице, он остановился в изумлении. Где-то нестройно, но совершенно отчетливо пели:

На бой кровавый,

Святой и правый,

Марш, марш вперед,

Рабочий народ!

Песня звучала громко, открыто. Не чуя под собой ног, Яша устремился на этот далекий, горячий зов. Большая дорога была запружена народом. Все о чем-то возбужденно говорили, спорили, спрашивали:

– Я, как увидел красный флаг, прямо оторопел, думал, мне блазнит…

– Ая тебе русским языком говорю, получен манифест от царя, и он пишет, что дает всем свободу: свободу слова, свободу печати и еще какую-то свободу…

– Не может того быть, чтобы сам царь…

– Ну, спроси, спроси, если не веришь…

– Это его всероссийская забастовка доконала. Хитрый Митрий.

– Подожди, кричит кто-то…

Посредине дороги бежал молодой человек с непокрытой головой и, высоко вскидывая правую руку, кричал охрипшим голосом:

– Граждане, в город! Политических освобождать! В город, в город!

Возглас, восторженно подхваченный сотнями голосов, пронесся из конца в конец. В отдалении взмыло знамя, и людской поток, заполняя всю ширь улицы, залитой жидкой грязью, начал сворачивать к Зеленым горкам, ведущим в город.

Колонна пригорцев двигалась медленно. Когда показалась городская набережная, ряды выровнялись. Кто-то впереди запел сильным голосом: «Вставай, проклятьем заклейменный…» Стоявшие на тротуарах люди махали платками, шляпами и кричали:

– Привет пригорцам!

– Граждане! – прокричал кто-то. – К тюрьме пойдем. Долой самодержавие! Да здравствует свобода!

Многоголосый одобрительный гул прокатился в ответ, и знамена, колеблемые ветром, стали удаляться от губернаторского дома. Яша не шел, а плыл в бурлящем людском потоке. До желанной встречи оставалось совсем немного. Каждый шаг. приближал его к брату. Еще миновать один квартал, и вон за тем поворотом покажется, наконец, сад с черными голыми липами, а за ними желтое угрюмое здание, обнесенное забором, со сторожевыми вышками по углам.

Головная часть колонны прижалась почти вплотную к тюремным воротам, и людской поток, растекаясь по всему свободному пространству, стал замедлять ход. Яша, выдвинув вперед плечо, стал яростно проталкиваться вперед. Его мяли, бранили, больно наступали на ноги, но он ничего не видел, не слышал, не чувствовал. Упрямо, с отчаянной решимостью пробирался он сквозь тесно сомкнувшиеся ряды. Там и тут раздавались предостерегающие выкрики:

– Граждане! Не напирать! Соблюдайте порядок.

Стоявшие вдоль тюрьмы рабочие, сцепившись за руки, едва сдерживали людской напор. Ожидание длилось нестерпимо долго. По лицу Яши струился пот.

Наконец с лязгом открылась дверь. Кто-то вскочил на чурбак, и, по мере того как выходили из тюрьмы люди, человек, напрягая голос, объявлял фамилии освобожденных. И после каждой фамилии голос его тонул в громовых криках «ура!» Люди запрокидывали головы, чтобы хоть на краткий миг увидеть того, кто снова возвращался к жизни. Восторженно крича что-то, освобожденные взлетали высоко вверх, обратив к народу свои лица.

– Жигулев Александр, сын погибшего от рук царских палачей Ивана Жигулева!

Яша, с невыразимым трепетом ожидавший только этого возгласа, с криком «Саша! Саша!» ринулся в кипящую гущу народа.

Все дальнейшее он уже плохо помнил. Кого-то он чуть не сшиб с ног, обо что-то сам больно ударился, потом кто-то энергичным рывком вытолкнул его из жаркого водоворота. И вот Саша уже рядом с ним стоит, обхватив его рукой, с которой свисает узелок с вещами. Подле – Борис Абросимов, красный, потный, точно из бани. Тут же топчется Варя Морошкина с белым шарфиком на плечах. Вокруг стеснились знакомые и незнакомые лица. Все что-то разгоряченно говорят, обнимаются, трясут Саше руку, смеются радостно.

Неподалеку, в плотном кольце людей, виднеется Андрей Ждан в сбитой на макушку старой кепке. Лицо его с еще более выдавшимися скулами обросло черной густой щетиной. Он весело смеется чему-то, глаза его блестят.

Народ, между тем, не задерживаясь более, двинулся дальше, на окраину города, к пересыльной тюрьме, чтобы освобождать других политических заключенных, Александр махнул рукой Ждану, и шумной гурьбой они пошли вместе, не