Читать книгу - "Вся мировая философия за 90 минут (в одной книге) - Посмыгаев"

будет сказано, вряд ли способно в положительном свете представить то женское окружение, в котором он бывал.) Однако у него обнаруживаются любопытные, занятные, неизбитые мысли на темы единобрачия, самоубийства, участия церкви в работорговле, этики, привидений, размышления для себя самого. «Parerga und Papalipomena» по легкости изложения намного превосходит все прежде написанное Шопенгауэром, является наиболее читаемой книгой со времен Платона и удивительно гармонирует с восприимчивостью современных людей, несмотря на некоторые легко узнаваемые гротескные шаржи. И все-таки, хотя эта работа, конечно же, отражает философские взгляды Шопенгауэра, она вряд ли может называться философией. Эта работа, по большому счету, остается философским чудачеством. Она выполнена не совсем в том же комическом русле, как это было с работой Лейбница, изображающей наводнение в городе Ганновере, или, скажем, с предложениями Беркли по обязательному смолению воды, или размышлениями Витгенштейна о культуре, однако элементы фарса здесь налицо.

В апреле 1853 г. «Parerga und Papalipomena» заслужила благожелательный отзыв лондонской «Westminster Review». В те дни немецкая интеллигенция питала здоровое уважение к британской мысли. В тот же миг все немецкие периодические издания заметили труд Шопенгауэра, и наутро он проснулся знаменитым. Последним человеком, обрадовавшимся хеппи-энду после стольких невзгод, был сам Шопенгауэр, который упорно придерживался своих привычек и оставался столь же своенравным, как и всегда (хотя на самом деле он втайне ликовал по поводу своего успеха, украдкой прося немногих из оставшихся у него знакомых выискивать все упоминания о нем в газетах, чтобы он мог их прочесть за завтраком). Юные, пылкие почитатели новой философской звезды стекались в Аглицкий двор, подкупали официантов, чтобы запастись местами за круглым столом, за которым их воодушевление подвергалось привычным колкостям язвительного остроумия философа. Эти восторженные почитатели уходили восвояси, испытывая жгучие страдания, но при этом исполнившись радости, — в полной уверенности, что их обидел самый утонченный ум в Европе.

В возрасте 65 лет, после более чем 35 лет ожидания, «воды Нила дотекли до Каира», как выразился Шопенгауэр. Он любил славу, которую искренне заслужил, — однако уже через семь лет умер. Это произошло 21 сентября 1860 г.

Пессимистические произведения Шопенгауэра оказали глубокое влияние на столь несопоставимых между собой деятелей культуры, как Вагнер, Фрейд, Толстой, Ницше и Яков Буркхардт, — и это если говорить лишь о самых известных. Большинство этих людей читали только его эссе, но интересовала их, конечно, метафизика. Как, в самом деле, мог Шопенгауэр знать о том, что по ту сторону мира явлений находится холодная, мрачная, безжалостно-жестокая и бездушная, нерассуждающая Воля? Согласно Шопенгауэру, нам всем дана возможность увидеть, что стоит за миром явлений — нужно только вглядеться в самих себя.

Послесловие

Последователей у Шопенгауэра не было, хотя учеников было достаточно. Его глубоко новаторский подход в условиях Германии середины XIX столетия с ее устоявшимися взглядами в теоретической сфере не мог оказать другого влияния. И все-таки не все его ученики застревали в болоте общепринятых взглядов. Были среди них и самые утонченные умы следующего поколения.

Задолго до прихода запоздалой славы Шопенгауэра его работы были открыты молодым Рихардом Вагнером. Пафос ниспровержения основ, исходящий от трудов философа, ошеломил музыканта, и в революционном порыве 1848 г. Вагнер (вместе с анархистом Михаилом Бакуниным) пошел на баррикады в Лейпциге. Шопенгауэр, как мы видели, был в ужасе от всего этого: ведь он вполне мог потерять свои доходы (и ему действительно пришлось бы вступить на стезю аскетизма, следовать по которой он столь настойчиво советовал другим). Вагнер же безоглядно принял идеи философа и был переполнен шопенгауэровским пессимизмом. С энтузиазмом молодости Вагнер перерабатывает эту комбинацию несовместимых идей в анархический нигилизм — создание его собственное. В течение многих последующих лет он продолжал черпать художественное вдохновение из трудов Шопенгауэра, несмотря на то обстоятельство, что его понимание творчества философа имело мало сходства с тем, что Шопенгауэр намеревался сделать (Зигфрид был известен отнюдь не своим восточным смирением и покорностью).

Творческий пафос Шопенгауэра срабатывает вплоть до сегодняшнего дня, вызывая самые разные реакции у весьма непохожих людей. Такие несоизмеримые фигуры, как Томас Манн, Джеймс Джойс, Сэмюэл Бекетт и Томас Бернард, нашли отклик своим чаяниям у Шопенгауэра с его пессимистическим мировоззрением.

Однако воздействие Шопенгауэра на мыслителей последующих поколений оказалось еще более радикальным и очень разным. Некий Филипп Мейнлендер довел пессимистический взгляд Шопенгауэра на мир до крайности в отношении проблем личности и общества. Он считал, что единственным способом решения вопроса существования бедных было бы дать им все то, чего они желали: это немедленно убедило бы их в тщете подобных вещей и в бренности жизни. Тогда они обратились бы к проблеме индивидуального существования, которую Мейнлендер решил по-своему, совершив самоубийство.

Ницше решил применить другой подход. Как и подобает блистательному и глубокому мыслителю, на которого тоже оказали воздействие воззрения Шопенгауэра, Ницше просто поставил идею Шопенгауэра о Воле с ног на голову. Вместо постулата о том, что мир приводится в движение посредством слепой Воли, сражаться с которой можно было бы только посредством ухода в аскетизм, Ницше отстаивал идею Воли к власти. Вот где лежит движущая сила человеческой природы. И ярчайшее ее проявление — это великие исторические деятели.

Фрейд, приняв на вооружение хитроумную смесь из понятий Воли у обоих мыслителей — и у Шопенгауэра, и у Ницше, — предложил понятие бессознательного. В дальнейшем идеи Шопенгауэра возымели действие на самого последнего из традиционных философов. Ученик Фрейда Людвиг Витгенштейн попал под глубокое влияние пессимизма Шопенгауэра и свойственного ему мистического мировоззрения. Известно изречение Витгенштейна: «О чем невозможно говорить, о том следует молчать» («Логико-философский трактат»). В явной форме речь здесь идет о языке и его значениях, но неявно напрашивается мысль о сходстве с шопенгауэровским тезисом: мрачная непостижимая мировая Воля навсегда остается за пределами нашего понимания.

Из сочинений Шопенгауэра

Если мы станем пытливо рассматривать и наблюдать какое-либо природное существо, например животное в его бытии, жизни и деятельности, то оно, вопреки всему, что говорят о нем зоология и зоотимия, предстанет перед нами как непостижимая тайна. Но неужто природа из простого упорства будет оставаться вечно немой перед нашей пытливостью? Или, быть может, подобно всему великому, она откровенна, общительна и даже наивна? В таком случае, не безмолвствует ли она только потому, что самый вопрос был поставлен неудачно и неправильно, исходил из ложных предпосылок или даже таил в себе известное противоречие? Ибо мыслимо ли думать, что возможно существование связи причин и следствий там, где она во веки веков и по самому существу своему должна оставаться нераскрытой? Очевидно, все это не то. Непостижимость