Читать книгу - "Израильско-палестинский конфликт. Непримиримые версии истории - Нил Каплан"

свободном проходе через Суэцкий канал кораблям, шедшим в Израиль или из Израиля, несмотря на принятое в сентябре 1951 г. обязательное к исполнению решение Совета Безопасности ООН, поддержавшее израильское толкование права на свободу судоходства по этому международному водному пути. Египтян, которые упорно твердили, что перемирие не положило конец состоянию войны между ними и израильтянами, но лишь «приостановило» войну, так и не удалось заставить подчиниться резолюции СБ ООН № 95[279]. Израиль время от времени пытался — безо всякого успеха — испытывать египетскую блокаду на прочность, отправляя суда через Суэцкий канал, а иногда прилагал — столь же безуспешные — усилия к тому, чтобы побудить великие державы поставить перед Советом Безопасности вопрос о неисполнении Египтом резолюции № 95.

Этот период был отмечен единственным дипломатическим успехом. Благодаря неустанным усилиям команды американцев во главе с Эриком Джонстоном, личным посланником американского президента Дуайта Эйзенхауэра, была достигнута негласная договоренность о распределении водных ресурсов реки Иордан. Джонстон добился этого важного практического результата, курсируя между ближневосточными столицами с 1953 по 1956 г., однако его пришлось всячески скрывать в напряженный период, который в конце концов привел к началу второй арабо-израильской войны[280].

Вялотекущие пограничные конфликты, 1949–1956 гг.

Госсекретарь США как-то съязвила: «На Ближнем Востоке мир, похоже, определяется как затишье между войнами»[281]. После 1949 г., когда Израиль и арабские государства попали, казалось, в фактически вечный дипломатической тупик, пограничные стычки и воинственная риторика из года в год нарастали. Создавалось впечатление, что обе стороны упорно стоят на своем, не считая себя обязанными вступать в мирные переговоры, и тянут время, пока великие державы Организации Объединенных Наций не принудят их к дипломатии. Некоторые ждали новой, более благоприятной ситуации, которая могла бы сложиться по итогам следующей войны — в уверенности, что таковая рано или поздно обязательно разразится.

События 1949–1956 гг. разворачивались на фоне все более активного проникновения палестинских федаинов через израильские границы, в основном с территории контролируемой Египтом Газы, Израиль отвечал на эти вылазки со все возрастающей суровостью. И федаины, и израильтяне наносили удары как по военным, так и по гражданским целям, причем последние иногда выбирались намеренно, а иногда становились «сопутствующим ущербом». И израильтяне, и арабы несли материальный ущерб и сталкивались с потерями среди гражданского населения: атакующие зачастую прибегали к ужасающим методам — отнюдь не таким «джентльменским», как в случае конвенциональных военных действий между армиями[282].

Каждый год сообщалось о тысячах инцидентов на границах, а также о десятках погибших и раненых[283]. Мотивы, заставлявшие арабов проникать в Израиль, были самыми разными: экономическими (например, сбор урожая с семейного поля, оказавшегося по израильскую сторону линии перемирия), политическими (повреждение водопроводов или электрических сетей с целью дестабилизировать новое еврейское государство), криминальными (мародерство и убийство мирных жителей, иногда «из мести», иногда с целью устрашения). Непрекращающиеся трансграничные диверсионные акты возбуждали страх и неуверенность среди израильтян и лишь укрепляли их представление об арабах как о прирожденных убийцах, чьим агрессивным действиям можно положить конец только максимально жесткими мерами. Среди самых страшных нападений на израильских граждан — засада, устроенная в марте 1954 г. в Маале-Акрабим на следовавший из Тель-Авива в Эйлат автобус, пассажиров которого методично расстреляли, а также нападение вооруженных ручными гранатами федаинов на свадебное торжество в поселении Патиш.

Среди политических и военных руководителей Израиля росла популярность политики возмездия, где мотивы наказания, отмщения и сдерживания сливались в примитивный подход «око за око»; это была новая версия модели насилия, свойственной периоду арабского восстания 1930-х гг. и рассмотренной нами в главе 5 в связи с одним из выделенных в этой книге основных противоречий: оправдан ли переход [палестинцев][арабов][сионистов][израильтян] к насилию, или он подлежит осуждению. Крупные трансграничные операции, предпринятые Израилем, — Кибия (октябрь 1953 г.), Нахалин (март 1954 г.), Газа (февраль 1955 г.), Ас-Сабха (ноябрь 1955 г.), сирийские позиции у Тивериадского озера (декабрь 1955 г.) и Калькилия (октябрь 1956 г.) — ускоряли обратный отсчет времени перед Суэцкой/Синайской войной 1956 г.[284] Каждая из этих операций была ответом на провокацию (например, теракт внутри Израиля), и каждая представляла собой серьезную эскалацию с точки зрения числа жертв, масштабов применения силы и военной изощренности.

Рейд в Кибию — малоизвестный, но важный поворотный пункт всей истории конфликта — служит хорошей иллюстрацией тогдашних дилемм безопасности и свидетельствует о взрывоопасности нестабильных невоенных и немирных израильско-арабских отношений в 1950-е гг.[285] В ответ на террористический акт в израильской деревне Кфар-Яхуд, унесший жизни матери и двух ее детей, израильские силы особого назначения («подразделение 101») под командованием молодого капитана Ариэля Шарона предприняли карательную атаку на деревню Кибия на Западном берегу реки Иордан, откуда по предположениям прибыли налетчики. В ночь с 14 на 15 октября 1953 г. израильские спецназовцы убили от 50 до 60 жителей деревни и ранили еще 15 человек. До сих пор неясно, как погибли эти люди: по одним сообщениям, они прятались в своих домах, которые (думая, что они пустые?) взорвали израильские солдаты, по другим — людей целенаправленно расстреляли из пулеметов и закидали гранатами, а дома взорвали потом.

Масштабы и жестокость резни в Кибии вызвали беспрецедентное осуждение Израиля на международном уровне. И хотя красноречивый израильский посол Абба Эвен использовал все свои ораторские способности, защищая действия родной страны перед Генеральной Ассамблеей ООН, в частном порядке он признавался, что считает операцию в Кибии самым тяжелым ударом по репутации Израиля в глазах мировой общественности за все время существования государства — ударом, который повредил ей даже больше, чем расправа с арабами в деревне Дейр-Ясин, случившаяся еще до образования Израиля[286].

Однако другая часть израильского общества отнеслась к рейду в Кибию не столь критически. Сожалея о гибели невинных людей, Давид Бен-Гурион оправдывал эту акцию в заявлении кабинета министров, переданном по израильскому радио. Премьер-министр и одновременно министр обороны Израиля (который вскоре ненадолго уйдет в отставку) назвал операцию законным возмездием, которое, как он надеялся, положит конец четырем годам постоянных малозаметных вооруженных вторжений, которые день за днем приводили к жертвам, не вызывая серьезной озабоченности в мировых столицах[287].

Операция в Кибии стала также предметом оживленных дебатов внутри страны и спровоцировала кризис в израильской политической элите, столкнув Бен-Гуриона с (вскоре смещенным) министром иностранных дел Моше Шаретом. Поздравляя Ариэля Шарона, Бен-Гурион подчеркнул, что «не имеет никакого значения, что будут говорить [о Кибии] в мире. Важно, как на это посмотрят в нашем регионе». По некоторым сообщениям, Бен-Гурион считал, что операция «дает нам возможность здесь жить»[288]. Шарет, который рефлекторным силовым реакциям в стиле «око за