Читать книгу - "Я тебе изменил. Прости - Инна Инфинити"

— Это вышло случайно, — признаюсь с грустью.

— Ехал в поезде на верхней полке, упал во сне и оказался внутри пассажирки снизу?

— Рит, мне не до шуток.

Сестра грустно вздыхает и отводит взгляд в сторону.

— Вера знает?

— Да, я сам признался. Как раз потому, что не хотел быть, как наш отец, и обманывать свою жену.

— А она что?

— Выгнала меня из дома и подала на развод.

— Давно?

— Два месяца назад.

— Пробовал поговорить с ней?

— Конечно! Я уже сто раз объяснял ей, что это единственная измена за всю жизнь, и я раскаиваюсь.

— А она?

— Да ничего. Одно и то же говорит: ты меня предал, ты разрушил нашу семью.

— Правильно говорит.

Из горла вырывается стон человека, находящегося в тупике.

— Ну а что ты хотел? Думал, извинишься, и Вера все забудет? Скажет: «Ну, милый, раз ты правда раскаиваешься, то давай жить дальше, как будто ничего не было?». Так не бывает, Давид.

— Да почему не бывает? — злюсь. — Разве любимому человеку не все простишь?

— Начнем с того, что любимому человеку не изменяют.

— Но есть же женщины, которые прощают измены.

— Я тебя умоляю! — восклицает, хохотнув. — Женщинам просто уходить некуда и жить не на что. Уверяю: имея собственную хату, хороший доход и возможность самостоятельно поднять на ноги детей, девяноста процентов женщин не просто измену бы не простили, а даже косой взгляд в свою сторону. Ты если хотел гулять от жены, то тебе надо было посадить ее дома возле плиты и заделать ей троих детей. А лучше четверых. Тогда бы Вера простила тебе измену. А так она слишком хорошо стоит на собственных ногах, чтобы молча жрать такое дерьмо. И тебе еще повезет, если при разводе Вера тебя раком не нагнет и последние трусы не оттяпает. Плюс Вера достаточно молода. Сколько ей? Тридцать пять есть хоть?

— Тридцать четыре.

— Пф! Тридцать четыре! А выглядит хорошо, если на двадцать восемь. Да она еще и замуж выйдет. И поверь: в легкую найдет ровесника или парня на пару лет младше, без бывшей жены, детей и алиментов.

Я чувствую, как после слов сестры в венах медленно-медленно по одному градусу закипает кровь.

— Так что, братишка, — Рита поднимается с кресла и накидывает на плечо сумочку, — когда в следующий раз в тебе взыграют гены нашего папашки, десять раз подумай, а стоит ли оно того. Я, конечно, искренне желаю, чтобы Вера молча схавала это дерьмо и приняла тебя обратно, но, зная Веру... — сестра замолкает и качает головой, мол, не будет такого.

Глава 34. Дочка

Давид

В пятницу после работы я еду домой. Домой — в смысле в нашу с Верой квартиру. Меня не было в ней два месяца. Даже чуть больше. Где-то два месяца и одну неделю. За это время я научился обходиться без вещей, без которых раньше, казалось, не выживу. Без кофе, который по утрам варила Вера. Почему-то только у нее он получался таким вкусным. Ни я, ни Майя не могли повторить рецепт. Без утренней деловой газеты. Да, я старомоден и читаю по утрам бумажные газеты, приходящие по подписке. Каждый день я спускался к почтовым ящикам и доставал свежий номер. На дачу газеты не приходят. Без наших ежедневных ужинов всей семьей. Без новых картин Майи. Без разговоров по душам с Верой. Без секса. Без тепла ее тела в кровати под соседним одеялом. Так я с ужасом понял, что человек привыкает ко всему. Даже к своему личному концу света. И заметить не успел, как покупные пельмени из супермаркета стали моей привычной едой вместо кулинарных изысков Веры.

Я открываю дверь своим ключом и вхожу в темную квартиру. Под комнатой Майи горит полоска света. Дверь в нашу с Верой спальню распахнута на распашку, и там темнота. Жены нет дома, и это удивляет меня. Она ушла с работы раньше меня, я сам видел в окно, как Вера вышла из офиса. Куда же она отправилась, если не домой?

Я зажигаю в коридоре свет, с ностальгией и болью в сердце оглядываю квартиру. Решив не поддаваться сентиментальности, сразу шагаю к комнате Майи. Стучу несколько раз в дверь.

— Да?

Опускаю ручку и захожу. Майя лежит на кровати с альбомом и карандашом в руках. Рисует. Смотрит на меня отстраненно, закрывает альбом и убирает его на тумбочку.

— Привет. Я приехал в пятницу, как ты просила.

Вообще, я не сторонник того, чтобы идти на поводу у детских капризов. В свое время мне часто приходилось одергивать Веру, чтобы не позволяла ребенку лишнее. И в любом другом случае я бы вызвал дочь на разговор, когда это удобно мне, а не ей. Но сейчас все слишком тонко и чувствительно. Поэтому я, как Майя и велела, приехал в пятницу.

Дочка садится на кровати удобнее, подтягивает под себя ноги.

— Ну проходи. Я только не очень понимаю, что именно ты хочешь мне сказать.

Я шагаю вглубь комнаты и сажусь на стул.

— Ну во-первых, что бы у нас ни происходило с твоей мамой, мы остаемся твоими родителями и любим тебя.

— Пап, мне не семь лет, и мы не в американском фильме. Не надо всех этих красивых слов. Вы разводитесь? Я знаю, мама мне уже сказала.

— Это еще не точно.

— Что не точно?

— Развод. Мама подала заявление, но это пока ни о чем не говорит.

И, клянусь, я вижу, как в глазах дочки загорается искра надежды.

— Почему мама это сделала?

— Потому что я совершил очень плохой поступок по отношению к ней.

Я не знаю, известно ли Майе, что такое измена. Наверное, ей ведь уже пятнадцать. Я узнал о второй семье своего отца в восемнадцать. Не такая уж большая разница с текущим возрастом Майи.

— Ты любишь другую женщину?

— Нет.

— Тогда почему ты это сделал?

«Это». Она не произносит слово «изменил».

— Если я буду пытаться объяснить, почему так поступил с мамой, то это будет звучать как оправдание. А я не хочу себя оправдывать. Это был плохой поступок. Иногда люди совершают плохие поступки. Что делать дальше? Нести за них ответственность.

Майя опускает глаза и рассматривает свои ногти. Она грустна, и ее грусть передается