Читать книгу - "От Бунина до Бродского. Русская литературная нобелиана - Гаянэ Левоновна Степанян"

Солженицыну — ​это природная составляющая профессии, без которой писатель просто несостоятелен. Ведь если искусство всегда правдиво, неспособно ко лжи, то художник, создатель его, служит истине по призванию. Выбрав стезю художника, человек выбирает служить истине. В этом и свобода писателя, и его ответственность: «Писателям же и художникам доступно большее: победить ложь! Уж в борьбе-то с ложью искусство всегда побеждало, всегда побеждает! — ​зримо, неопровержимо для всех! Против многого в мире может выстоять ложь — ​но только не против Искусства. А едва развеяна будет ложь — ​отвратительно откроется нагота насилия — ​и насилие дряхлое падет».

Мысль Солженицына о том, что искусство имеет в своем основании правду и тем самым неминуемо и непременно побеждает насилие, удивительным образом перекликается с заповедью блаженства: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся». Конечно, более точным переводом было бы слово «праведность», но для нас привычнее именно «правда». И в такой текстовой перекличке рождаются еще более глубокие и высокие ассоциативные связи с текстом куда более высокого порядка, чем выражение личного мнения писателя.

В этой финальной части речи сливаются воедино этические и эстетические представления Солженицына, представления о том, что обязанность и свобода художника, по сути, две стороны одной истории о борьбе художника с ложью, а потому четвертым словом в нашем сюжете нобелевских речей станет слово «правда».

Неуживчивый мессия

В 1974 году в прессе появились отрывки из «Письма вождям Советского Союза» Солженицына, написанного годом ранее, и наметился конфликт писателя и с западной общественностью, поскольку письмо сочли антидемократическим. Академик Андрей Сахаров[212] откликнулся на него заметкой «О письме Александра Солженицына “Вождям Советского Союза”», и я приведу некоторые его возражения писателю, которые проливают свет на причину начавшегося конфликта между Солженицыным и западным обществом[213].

1. Солженицын убедительно говорит о страданиях русского народа, но сужает тему, говоря только о русском народе, в то время как антинародные репрессии коснулись всех народов многонациональной страны.

2. Солженицын говорит о том, что именно западное учение — ​марксизм стал причиной того, что Россия сошла с пути здорового развития. Но разве справедливо разделять идеи на русские и нерусские? И разве изыщется хоть какой-то эпизод в истории России без катаклизмов и потрясений, который можно было бы назвать «здоровым путем развития»?

3. Сахаров не мог согласиться с критикой идеи прогресса, поскольку полагал прогресс настоятельно необходимым для решения многих насущных проблем человечества.

Солженицын много ездил с выступлениями. Побывал в Западной Европе, Канаде, США. Обосновался же писатель в штате Вермонт (США) и там воплотил свой грандиозный замысел — ​многотомную историческую эпопею «Красное колесо». Работа потребовала от него колоссальных усилий: он трудился по 10–12 часов в сутки без выходных. Эпопея повествует о жизни России между августом 1914 года и апрелем 1917‑го. В ней писатель размышляет о том, почему страна оказалась на своем скорбном пути после этих событий.

Будучи человеком сложной мысли, Солженицын не присоединился к пропаганде Запада против Советской России. В западном мышлении и в социальном укладе он видел не меньше изъянов, чем в мышлении и укладе советском. Он критиковал американскую действительность не в меньшей степени, чем СССР. Пример такой критики — ​его статья «Расколотый мир», известная также как «Гарвардская речь», с которой он выступил в 1978 году. Основы у коммунистического мира и мира западного противоположны только на первый взгляд. Они словно две головы дракона, две стороны медали, и обе губительны. Коммунистическое общество ужасно, потому что построено на произволе. Но юридический диктат ничем не лучше любого другого, потому что точно так же не требует от человека полного осуществления духовных и нравственных усилий. Диктат юриспруденции ведет к консерватизму, который означает остановку в развитии общества, а не сохранение его созидательных сил. Статью писатель завершил мыслью о том, что мир подошел к развилке между гибелью и историческим поворотом к новому возрождению: «Если не к гибели, то мир подошел сейчас к повороту истории, по значению равному повороту от Средних веков к Возрождению…» И, если человечество хочет выжить, «ни у кого на Земле не осталось другого выхода, как — вверх»[214]. С третьей волной русской эмиграции, последовавшей за окончанием оттепели, Солженицын тоже не ужился, о чем рассказал в мемуарах «Угодило зёрнышко промеж двух жерновов.

Поэт Давид Самойлов отмечал интеллектуальное самостояние Солженицына и после мимолетной встречи написал: «Восхищаясь им, еще раз уверился, что возможны обстоятельства, когда мы окажемся в разных станах. Чем хуже будут обстоятельства, тем лучше будет Солженицын, тем значительнее его личность. Он — ​человек воли и чести. Сочетание этих качеств, независимо от его воззрений, делает его первостепенной фигурой нашего времени»[215].

Г. Бёлль усмотрел нравственную целостность в том, что русский писатель бесстрашно сражался со злом в любом из его политических обличий: «Александр Солженицын совершил переворот в сознании, переворот всемирного значения, который нашел отклик во всех концах света. Он разоблачил не только ту систему, которая сделала его изгнанником, но и ту, куда он изгнан; он разоблачил и тех, кто усердно использует его для саморекламы. Но может ли такой писатель, как он, вообще работать на какую-либо рекламу? Нет, он навсегда останется в совестливой памяти времени, а не только в истории духовного развития человечества, истории культуры, он останется там своими произведениями, неотделимыми от личности писателя»[216].

О той же нравственной целостности Солженицына говорил и Бродский в интервью 1981 года «Рождённый в изгнании»: «Но главная миссия Солженицына состоит в том, чтобы предупредить о нашествии зла, и тут он абсолютно прав. Для многих, живущих на Западе, это не очень-то приятно, вот почему они всячески пытаются его принизить. Они тщатся доказать, что он плохой писатель, отмахнуться от него, списав все на эстетику, а здесь неприменимы эстетические критерии. На самом деле Солженицын эпический писатель, в том смысле, что в его книгах можно найти образцы любого жанра. Он берет ту литературную форму, которая оказалась под рукой, ибо рассказываемое им подавляет. Я думаю, мы все, и на Западе, и на Востоке, многим ему обязаны»[217].

Игнат Александрович Солженицын в интервью корреспонденту газеты «Известия» коснулся спорных и неоднозначных суждений своего отца, сказав следующее: «Высказывания и оценки… пытаются “примерить” к эпизоду, к мгновению. Взгляд отца, его суждения шире, чем сиюминутность»[218]. Вероятно, таким способом мысли писателя объясняется то, что за пределами родины Солженицына в большей мере воспринимали как борца-политика, нежели как писателя. В 1975 году о нем вышел роман «Врата ада», а