Читать книгу - "Сестра печали и другие жизненные истории - Вадим Сергеевич Шефнер"

Володька. – Я уже давно новое стихотворение в редколлегию сдал – «Передышку». Ну вы помните, я же вам читал:

Хоть кончилась финская малая —

Не выпита чаша до дна:

Нас ждет впереди небывалая,

Большая, как буря, война…

– Дальше не читай, – вмешался Костя. – Ты уже сорок раз поил нас из этой чашки, побереги наши мочевые пузыри!

– Из чаши, а не из чашки, – с раздражением поправил его Володька. – Тупицы вы все! – Когда Володька спорил о стихах, он всегда обращался даже к единственному оппоненту во множественном числе.

Мы подошли к стенгазете.

На два ватмановских листа аккуратно были наклеены отпечатанные на машинке полоски с заметками и рисунками. Пахло клеем.

– Опять стихотворение не поместили! – огорчился Володька. – Это все этот подлюга Витик, это его рука!

– Что стихотворения твоего нет – не такая уж беда, – возразил я. – Но почему тут о Гришке ничего нет? Должны были хоть извещение о смерти дать. Ведь из госпиталя звонили сюда.

– И в вестибюле объявления нет, – добавил Костя. – Когда Петраков из восьмой группы под трамвай попал, было объявление в черной рамке… Ребята, тут о вас! – прервал он сам себя. – Витик уже успел настрочить! Тут ваши фамилии.

Я стал читать. Статья была отпечатана на машинке очень чисто, без помарок и исправлений. Солнечные лучи, проходя сквозь фигуру Голой Маши, ложились на бумагу мягкими телесно-желтыми бликами. Статья называлась «Пресечем темные происки!». Начиналась она так:

«В то время как все студенты нашего техникума отдают все силы учебе и укреплению дисциплины, имеются еще отдельные матерые отщепенцы, которые докатываются до стрельбы по живым мишеням, до беспринципного щипкования отдельных девушек и до физической расправы над активистами стенной печати. Не будем закрывать глаза на тот факт, что факты стрельбы, щипкования и физрасправы произошли именно на занятиях по военному делу. В то время как все студенты крепят оборону, отдельные махровые личности…»

Статья была длинная. Моя фамилия упоминалась там несколько раз, о Косте было сказано вскользь. Внизу стояла подпись: «Общественник». Это был один из псевдонимов Витика.

– Неважные дела, – протянул Костя. – Вот мы и в матерые попали. Неприятности будут. Ну, да больше чем на вышибаловку это дело не тянет.

– Про тебя там только раз, – сказал я.

– Все равно – если тебя вышибут, я сам уйду.

– И я тоже, – твердо заявил Володька. – Будем искать работу все трое.

Тут к нам подошел Малютка Второгодник.

– А ты что здесь делаешь? – спросил его Володька. – Тоже опоздал?

– Ну и опоздал! – ответил Малютка Второгодник. – Почему это вы можете опаздывать, а я не могу! Я тоже у Вали справку взял.

– А что у тебя? – заинтересованно спросил Костя.

– У меня ярко выраженный вегетативный невроз. Я иногда даже галлюцинации вижу. Я так Вале и сказал.

– А какие галлюцинации? – поинтересовался я.

– Разные, смотря по погоде, – неопределенно ответил Малютка Второгодник. – Вам расскажи, а вы потом под меня работать будете.

– Очень нужны нам твои галлюцинации! – пренебрежительно протянул Володька. – У нищего гроши воровать!

– Он просто симулянт и лодырь! – заявил Костя.

– От симулянта слышу! – огрызнулся Малютка.

– Но не от лодыря! – отпарировал Костя.

– Ладно, ребята, не будем спорить, – примирительно сказал Володька. – Ты, Женька, не знаешь, почему это никакого объявления о смерти Гришки не вывешено? Почему это?

– Я знаю, только вы никому не говорите, – перешел на шепот Малютка Второгодник. – Новый директор заранее рекомендовал педагогам на похороны не ходить и на венок не собирать. Учащиеся могут идти на похороны, это не будет зачтено как прогул. Но нечего устраивать шум вокруг неизбежных потерь. Надо славить живых героев – вот что он сказал. И вообще он сказал, что Семьянинов умер не по нашему техникуму, а по военному ведомству.

– Крыса тыловая твой директор, вот кто он! – негромко сказал Костя.

– Почему он мой? – сердитым шепотом огрызнулся Малютка. – Он такой же мой, как и ваш. Я просто говорю вам то, что слышал. Я не виноват, что знаю больше вас!

– Знаешь больше нас?! – уже громко заговорил Костя. – Объясни принцип действия термопары! Объясни принцип измерения температур при помощи зегерконусов!

– Ну, это к делу не относится, – отмахнулся Малютка Второгодник. – Нечего мне тут экзамены устраивать!

Он отвернулся от нас и с независимым видом пошел к выходу из зала – длинный и нескладный, набитый слухами и сплетнями. Мы остались в зале втроем, не считая Голой Маши. Она стояла в окне спиной к зимнему холоду, лицом и всем прочим – к нам, красивая, спокойно-нагая. Плевать ей было на наши дела-делишки.

6. Григорий Семьянинов. 1919–1940

В день похорон мы все трое проснулись рано. Неспешно оделись, совершили ППНЧ по всем пяти пунктам, потом Володька напоил нас чаем и накормил сардельками – в этот день было его дежурство. А потом настало пустое время, время-вакуум. Похороны в час дня, а сейчас еще утро. Мы молча слонялись по комнате, подходили к окну, протаивали лунки во льду, покрывшем стекла, садились на стулья, приваливались на койки – и снова вставали. Со стороны можно было подумать, что мы кого-то ждем, что вот-вот кто-то войдет к нам и пойдут разговоры, расспросы…

Я сел на стул, мне надоело ходить по комнате. Но сидел я не как всегда, что-то удерживало меня от обычной ленивой позы. Я сидел не развалясь, не откинувшись на спинку, – я сидел чинно, как в гостях. Но в голову мне не шли чинные, торжественные, подобающие случаю мысли. Я глядел на аккуратно заправленную постель Гришки и вспоминал, что у него был один недостаток: он храпел во сне. Когда он начинал слишком громко храпеть, кто-нибудь из нас бросал ботинок в спинку его кровати. Тогда Гришка перевертывался на другой бок, и храп на время умолкал. Потом он снова заводил свою песню, и в спинку кровати его – к ногам или к изголовью – летел другой ботинок. К утру обычно вся наша обувь валялась около Гришкиной постели. И когда Гришка объявил нам, что идет добровольцем на финскую, Володька сказал: «Ну и катись! По крайней мере хоть храпа твоего не будем слышать!» Володька был обижен, что Гришка принял это решение без его совета.

– А тебе не страшно идти на войну? – спросил я тогда Гришку. – Только по-честному. Мы же здесь все свои.

– Черт его знает, – ответил Гришка. – Не то чтобы страшно, а как-то зябко. Будто недоспал.

– Раз зябко – выпить надо, – заявил Костя. – Ведь у нас дровяные деньги еще остались.