Читать книгу - "Ведьма из трейлера. Современная американская мистика - Эрвин Хантер"

«Оно» и «Проклятие»: к феноменологии американского ужаса

Об ужасе вообще и в частности

Жанровые рамки хоррора чрезвычайно широки. Это и безыскусно сделанные b-movie, служащие для того, чтобы дать зрителю разрядиться и повизжать. И пародии, разного рода треш, где неумелые или нарочито аляповатые пугалки существуют забавы ради.

Создатели авторских ужасов ходят по опасному пути. Не только потому, что зритель, которому хочется развлечься с ведерком попкорна, и зритель, который идет за высоким искусством на Новую Голландию — это, вероятно (но не обязательно), два разных человека. Но и потому, что зритель с попкорном в руках — классический адепт, настоящий хоррор-гик. Он трушнее. В хоррорской гик-тусовке бытует эскапизм, побег от реальности через комический эксплотейшн, игровое насилие и всевозможный китч. Ужасы — это про маргинальность, но про маргинальность безопасную. Да, крови должно быть много, но пусть она будет яркой, как конфета, нарочито искусственной, иначе не весело.

До сих пор распространено (пожалуй, ошибочное) представление, что «фестивальное» кино по определению не может иметь отношения к жанру хоррора. Но тут все зависит от того, какими определениями жанра мы пользуемся. Кажется удачным толкование Дмитрия Комма, которое выводится из его книги «Формулы страха». По Комму есть два главных признака хоррора. Первый — технология страха. То есть, инструменты, которые должны пугать, даже если они не работают. Второй — «мрачная» форма. Это и топосы, пришедшие в кино из готической литературы (заброшенные дома, кладбища, леса и т. д.), и атональная музыка, специфические ракурсы — в общем, все, что уводит от гармонии, провоцируя тревогу.

Разве «Мы отправимся на всемирную выставку» не мрачный? А «Никита Лаврецкий» не демонстрирует приемов, направленных на усиление тревоги?

И мрачный, и демонстрирует. В «Мы отправимся…» девушке сидящей за компьютером с включенной веб-камерой, приходится делать разную пугающую фигню (пускать кровь, размалевывать лицо фосфорицидной краской и так далее). А «Никита Лаврецкий», целиком сконструированный из видеоархива режиссера и кинокритика Никиты Лаврецкого, даже в случае с детскими VHS-записями не умиляет, а иррационально и намеренно напрягает. В то же время утилитарность, которую одни с упреком, а другие с надеждой и вожделением инкриминируют ужасам — не признак жанра. Да, частое его свойство, но не обычай. А нарушители канонов должны быть готовы к тому, что им будет непросто. Что многие их не поймут.

Удастся ли объяснить хоррор-гику, для чего в «Кошмаре на 61-й улице» возникает тема секс-трафика? Две девушки вселяются в нехорошую квартиру и скоро узнают, что прежний хозяин повесился — с точки зрения классической «хоррорности» уже этого вполне достаточно. На сайте фестиваля организаторы пишут, что «сила дебютного фильма Даши Некрасовой в сочетании ретроформы […] и современной политико-культурной повестки». Но ретроформа и повестка — это уже не сила, а силы. Естественно, что зрители ужастиков — мазохисты, они любят получать удары с экрана. Но все-таки: один фильм — один удар. А если бить со всех сторон сразу, то зрителя можно и нокаутировать.

Подобная «двухударность», эклектичная раздвоенность — сквозная черта программы. Отчетливее она проявляется в фильмах, сделанных с формальным «вывертом». Например, «Убийство в корейском квартале», снятое анонимным режиссером как анонимный же видеоблог. Очевидно, что сюжет фильма мог бы стать основой для конвенционального триллера, а фриковатый герой и его блогинг — видеоэссе о приключениях болезненного внутреннего мира. Но когда два в одном, глазам при просмотре приходится натужно косить, глядя в противоположные стороны. А это непросто. Насладиться хоррором в полной мере мешает блог, а увлечься блогом — хоррор.

В конце концов не стоит забывать, что просмотр как фестивального кино, так и ужасов требует разного рода подготовки: в первом случае мыслительной, во втором — эмоциональной. Такие ленты как «Сон объял ее дом» вряд ли досмотрит до конца усредненный хоррор-фэн, потому что спасует перед непривычным, бессловесным, типом повествования. Зато более усидчивый зритель будет рад тому, что режиссер «Консервной банки» Сет. А. Смит, как пишут о нем организаторы, «в первую очередь поэт и наблюдатель, а уж после рассказчик историй». Вот только от его историй у зрителя с тонкой душевной организацией могут совсем сдать нервы. Хоррором это названо отнюдь неспроста.

Конечно, жанровая маркировка — удел кинокритиков, а для самих режиссеров формальная жанровая принадлежность не всегда важна. Вероятно, для них, как и для Джиллиан Хорват из «Я обвиняю общество», героини и режиссерки в одном лице, жанр — это предлог для сложных художественных и философских исканий.

Как известно, феномен зловещей долины — это страх перед объектами, которые похожи на человека, но не до конца.

Глазами клоуна

Кто не знает этот сюжет: семеро смелых против зла?

Шесть мальчиков и одна девочка проводят жаркое американское лето уже не в детских играх. Надо влюбиться, постоять за себя перед гопотой и еще убить питающееся их страхами чудище, с непонятной тягой к клоунскому костюму и макияжу. Монстр вышел на охоту за детьми и забрал брата Заики Билла, главного героя. Долг Билла и его друзей по Клубу Неудачников — разгадать тайну исчезновения малыша и отомстить.

На дворе — 1989-й, ностальгический саундтрек мягко аранжирует сгустившуюся тьму. Город полон призраков, которых призвал живущий в вонючей канализационной тьме Клоун. Есть только дети и их враг — взрослые на стороне зла или бездействуют в своей извечной слепоте. У героев нет ни учителей, ни ролевых моделей.

Андрес Мускетти снимает так, что, когда должно быть страшно, делается страшно до тошноты. Страх усиливает нечеловеческая пластика чудовища и кружащая непредсказуемыми траекториями камера. Если вы из тех, кто не привык видеть, как Рональд Макдональд достает из акульего рта отгрызенную детскую ручонку, то придется прикрывать глаза. Страх всегда по соседству с нервным смехом и глупыми шуточками Ричи Тозиера про «твою мамашу». Всегда есть время выдохнуть и подготовиться. Мускетти, впрочем, удается не только пугать, но и рассказывать о детстве — времени страхов, тревожной сексуальности, травм и сомнений.

Трудно сделать стремительный, на одном дыхании фильм из путаного, неподъемного романа с миллионом персонажей. Будет, конечно, вторая часть, ведь Оно, если его не добить, просыпается раз в 27 лет, и герои обещали вернуться. Но пока им 12. И для них Оно — лишь худшее среди остальных зол: жестоких или отчужденных родителей, школьной шпаны, местечковых предрассудков, подростковых обид и лишений. Оно до того отвратительно, что не просто кооперируется со вздорными старухами